– Здравствуй, Глория.
Она улыбнулась.
– Привет, милый.
Ее веки слегка затрепетали от судорожных попыток припомнить, кто это такой, но тут он обратился к ее подруге:
– Привет, Кэрол. Как ты, куколка?
Та, конечно, сразу его узнала.
– Привет-привет. Все еще живешь в Испании?
Господин кивнул, потом вновь перевел взгляд на миссис Купер.
– Глория, ты прекрасна, как никогда. Стала еще краше. Увидимся…
Он помахал и вышел.
Миссис Купер проводила его хмурым взглядом.
Наконец миссис Маттау не выдержала:
– Ты его не узнала?!
– Н-нет.
– Ох, что с нами делает жизнь!.. Правда, это так грустно. Ты совсем-совсем, ни капельки его не узнала?
– Лицо смутно знакомое… будто мы с ним виделись в прошлой жизни. Или во сне.
– Ну уж нет, не во сне!
– Кэрол, прекрати. Кто он такой?
– Когда-то ты была о нем очень высокого мнения. Стряпала для него, носки ему стирала… – Миссис Купер распахнула глаза. – А пока он служил, ездила с ним по гарнизонам, жила в нищете, ютилась в комнатах с жуткой мебелью…
– Нет!
– Да.
– Нет.
– Да, Глория. Это был твой первый муж.
– Неужели… Пэт ди Чикко?!
– Ах, голубушка, давай не будем об этом. В конце концов, ты его больше двадцати лет не видела. Ты была ребенком. Постой, это же Джеки Кеннеди! – внезапно сменила тему миссис Маттау.
Тут и моя спутница, леди Айна, опомнилась:
– В этих очках я совсем слепая… Не миссис ли Кеннеди только что вошла в ресторан? С сестрой, да?
Да, это были они; сестру я узнал, потому что она училась вместе с Кейт Макклауд, а мы с Кейт однажды побывали на яхте Эбнера Дастина во время Севильской апрельской ярмарки, где Ли с нами пообедала, после чего мы все отправились кататься на водных лыжах. Я потом часто ее вспоминал: безупречное, золотисто-смуглое, сверкающее тело девушки в белом купальнике, мягкое шипение белых лыж по водной глади, золотисто-каштановые волосы, взмывающие за ее спиной на крутых виражах. Словом, мне было очень приятно вновь повидать Ли. Та поздоровалась с леди Айной:
– А я, между прочим, летела с тобой в одном самолете из Лондона! Но не решилась потревожить твой сон, ты так мило спала, – а потом приметила и меня: – Ух ты, привет, Джонси! – воскликнула она теплым сипловатым голосом, от которого ее тело как будто слегка вибрировало. – Солнечный ожог сошел? Я ведь предупреждала!
Она перестала смеяться, как только присела на банкетку рядом с сестрой: они склонили головы друг к дружке и принялись заговорщицки перешептываться. Удивительно, насколько они были похожи, притом что одинаковыми у них были только широко расставленные глаза, голос и некоторые жесты, в частности – привычка внимательно смотреть в глаза собеседнику и гипнотически-сочувственно кивать.
Леди Айна заметила:
– Сразу видно, эти девицы в свое время сумели обстряпать пару крупных дел. Многие их на дух не переносят, особенно женщины, и это понятно: они сами женщин не любят и почти ни об одной доброго слова не скажут, зато к мужчинам нашли подход, эдакие западные гейши – умеют сберечь мужскую тайну и дать избраннику почувствовать собственную значимость. Будь я мужчиной, я бы и сама втрескалась в Ли: она чудесно слеплена, словно танагрская статуэтка, и женственна без жеманства. Одна из немногих моих знакомых, которые умеют быть одновременно приветливы и чистосердечны – обычно одно исключает другое. Джеки… Джеки – это совсем другая история. Весьма фотогенична, не спорю, но ей не хватает утонченности. Вся она какая-то… чересчур.
Я вспомнил вечер, когда мы с Кейт Макклауд и всей честной компанией ходили в Гарлемский бальный зал на трансвеститский конкурс красоты. Сотни юных «королев» в самодельных платьях рассекали по подиуму под невообразимые вопли саксофонов: кассиры бруклинских супермаркетов, курьеры с Уолл-стрит, чернокожие посудомойщики, пуэрториканские официанты в шелках и феерических нарядах, хористы, банковские служащие и ирландцы-лифтеры в образах Мэрилин Монро, Одри Хепберн и Джеки Кеннеди. Именно Джеки пользовалась у них наибольшей популярностью: больше дюжины парней, включая победителя, изобразили ее высокую прическу с начесом, крылатые брови, бледно накрашенные пухлые губы. В жизни она произвела на меня похожее впечатление – не настоящая женщина, а искусная пародия на миссис Кеннеди.
Я поделился этой мыслью с Айной, и она кивнула.
– Да-да, вот это я и имела в виду под «чересчур». – И тут же спросила: – А ты знаешь Розиту Уинстон? Славная тетка. Наполовину чероки, по-моему. Несколько лет назад у нее был инсульт, и теперь она не может говорить. Вернее, может произнести только одно слово. Такое, кстати, часто случается с инсультниками: в их распоряжении остается одно-единственное словцо. Розита говорит – «Красиво». Действительно, она всегда любила красивые вещи. Я это к чему вспомнила: со стариком Джо Кеннеди недавно случилась похожая история, но его словцо – «Твоюмать!».
Айна жестом попросила официанта налить ей шампанского.
– Я тебе рассказывала, как он на меня напал? Мне было восемнадцать, я приехала в гости к его дочке Кик…
И вновь мой взгляд принялся блуждать по залу, натыкаясь en passant
[63] на разных людей: вот синебородый торговец лифчиками с Седьмой авеню пытается закадрить тайного гомика – редактора «Нью-Йорк таймс»; а вот Диана Вриланд, редакторша «Вог», напомаженная и разукрашенная, точно павлин, в компании престарелого Менбоше, напоминающего предмет неброской роскоши – быть может, редкую серую жемчужину. Еще я приметил миссис Уильям С. Пэйли с сестрой, миссис Джон Хэй Уитни. По соседству с ними сидели неизвестные мне люди: женщина лет сорока – сорока пяти, не красавица, но в превосходном коричневом костюме «Баленсиага» с брошью из коньячных бриллиантов на лацкане. Ее спутник был значительно моложе – лет двадцати с небольшим, крепкий загорелый Аполлон, явно все лето рассекавший на яхте просторы Атлантического океана. Сын? Вряд ли, и вот почему: он закурил, передал ей сигарету, и они многозначительно соприкоснулись пальцами, а потом и вовсе взялись за руки.
– …старый хрен пробрался в мою спальню. Было часов шесть утра – прекрасное время, если хочешь застать кого-то врасплох, в полной отключке. Когда я проснулась, он уже одной рукой зажал мне рот, а другой лапал все что ни попадя. Нет, ты только подумай, какая неслыханная наглость – пристал ко мне в собственном доме, за стенкой родня спит! Все мужики Кеннеди одинаковые: им, как кобелям, надо пометить каждый столб в округе. Отдам старику должное: когда он понял, что орать я не стану, в его глазах вспыхнула такая благодарность…
Женщина и юный покоритель морей не разговаривали. Они молча держались за руки, он улыбнулся, и она тотчас ответила ему улыбкой.
