— Триггер.
Машинальным движением, Мэтью взялся рукой за левое запястье. Часы? Темный передавал оборотню… наручные часы. Перед его глазами вдруг пошли круги.
Держи… На память.
Чувствуя себя все хуже и хуже, он вернулся на секунду в физическое тело и потрогал свои собственные часы, которые купил пару лет назад. То были другие часы, но те, в руках у Темного, он тоже помнил. Как будто потерял их когда — то, а вместе с ними что — то еще… Что — то важное.
Картина вдруг сменилась, Темный с оборотнем пропали, Мэтью зачем — то снова был в своей комнате, в студенческом общежитии Калифорнийского университета, в Сан Диего. В дверях стоял высокий человек, светловолосый и в светлом же костюме, лицо которого почему — то расплывалось, как если бы Мэтью специально косил глазом. Сам он сидел на кровати, опершись о собственные колени. Он будто бы был внутри того, двадцатилетнего себя — внутри его мыслей и его ощущений — и в то же время оставался собой, теперешним. Давящая изнутри душевная боль была не его — но он все равно чувствовал ее, как свою собственную.
Почему он не помнит этого момента?
«Что происходит?» — Мэтью отчаянно искал помощи у того, кто еще недавно давал советы изнутри его головы и, по сути, и втянул его во всю эту кашу воспоминаний… Но насмешливый молчал, бросив его разбираться во всем самому.
— Я уже объяснял — зачем это нужно. Сто раз, — говорил светловолосый с неразличимым лицом. — Если мы будем продолжать…
— Я обещаю, что не стану Темным, — не дал закончить он, сам не зная, на что надеясь. Ведь ему уже все объяснили. Сто раз.
Человек вздохнул.
— Станешь. Еще пару лет рядом со мной, и станешь. А мне ты нужен Светлым. Иначе мы не сможем…
— Да, да… Мы не сможем открыть эти чертовы Врата и все, что ты задумал, развалится даже не начавшись. Ладно, давай заканчивать — ты ж не любишь, когда хандрят… Увидимся через десять лет. Пока.
Мэтью лег на кровать и отвернулся к стене.
Зачем?! Зачем он похвастался, что там, внутри, в нем медленно, но верно пробуждается магия. Древняя, как сама Вселенная, самая первая магия на земле, сильней которой нет на всем белом свете. Что он уже может видеть то, что не видят другие, чувствовать, будто унюхивать отголоски чужих мыслей. Кто тянул его за язык? Ведь все привыкли к тому, что он людлинг, никто не стал бы специально копаться… Если бы он сам не ляпнул.
Теперь он не увидит этого человека десять лет — столько, сколько требуется, чтобы его гребанное Первородство развилось до своего пика или что — то в этом роде… и все это время он должен держаться подальше от Темных, и вообще ничего из этого он не будет помнить, пока не пробьет его звездный час. Тогда, вдвоем, они — Темный и Светлый, две стороны одной могучей Сущности — смогут наворотить кучу дел, которые почему — то совершенно необходимо наворотить…
Долгая тишина насторожила его. Мэтью резко повернулся — как он и боялся, в дверях уже никого не было.
— Лоренс… — позвал он, хоть и знал, что никто больше не отзовется.
Боль стала нестерпимой и, задыхаясь, он рванулся прочь — прочь из чужих воспоминаний, и из своих собственных. Прочь из той, другой, каким — то образом вычеркнутой из его памяти жизни…
Шлепнувшись назад, на пол, Мэтью в ужасе смотрел на кровавое месиво, оставшееся от того, что было и так бесформенной головой оборотня. Не было больше ни красных поросячьих глазок, ни темного провала рта. Только расплывающаяся груда отходов, которая уже начала распадаться на куски.
Он убил его — убил это несчастное, прОклятое существо — неумелым, неосторожным копанием в сознании раскурочил сам его мозг.
Непонятный звук раздался от двери. Он поднял глаза, но еще раньше, чем увидел, почувствовал физические волны страха, исходящие от Инги. Ведьма застыла на пороге, прижав руку ко рту — она явно не ожидала, что он и в самом деле способен «поджарить» оборотню мозги.
Внезапно даже и это стало неважным. Все стало неважным, кроме одного. Часы. Надо найти их. Мэтью знал, что они где — то здесь — оборотень должен был таскать их с собой повсюду, в надежде, что найдет его раньше того, Темного.
Одежды на уже начавшей разлагаться туше не было, а потому единственная надежда была на его небольшой рюкзак, висящий на крючке рядом с ванной комнатой.
В два прыжка добежав до стены, Мэтью сорвал рюкзак с вешалки и рывком открыл его. Слишком темно, слишком много постороннего барахла и случайного хлама! В раздражении, он перевернул рюкзак вверх дном и высыпал содержимое на ближайшую кровать.
— Вот они! — почти крикнул он, обнаружив потускневший браслет Ролекса, прямо среди крошек, бумажек и еще непонятно чего, что скапливается обычно на дне рюкзаков и сумок.
Трясясь, будто в лихорадке, Мэтью расстегнул и сорвал свои собственные часы, внезапно ставшие неправильными и ненужными, отшвырнул их куда — то не глядя, и просунул левую руку в тяжелый, как окова, браслет. Защелкнул крепкую застежку.
Прошлое и настоящее сомкнулись в одно целое — нерушимое и прочное, как сама эта застежка.
— Лоренс, — вспомнил он и сел на кровать. Поднял глаза на Ингу и тут же закрыл их, чтобы не видеть ее — ту, что лгала ему.
И все равно увидел — сквозь плотно закрытые веки увидел, как, подняв дрожащую руку, Инга собирает вокруг ладони темное, похожее на взметнувшийся пепел облако. Голова его внезапно отяжелела, мысли перепутались, и он повалился лицом в самую гущу вытрясенного из рюкзака оборотня хлама.
Глава 14
— Три дня? — в полном расстройстве, Мэтью с размаху падает на обитый бархатной материей диван.
— Два с половиной, если быть точным, — как всегда невозмутимо, отвечает Лоренс. — Я и так из кожи вон вылез, чтобы притащить тебя сюда так, чтобы никто ничего не заподозрил. Бедная девочка просидит безвылазно все выходные в гостинице, под звуки этой ужасной порнухи.
— Ты хоть заплатил ей по — человечески? — стараясь не показывать, насколько до безобразия он огорчен, Мэтью делает вид, что разглядывает потолочные фрески столовой. Он — то думал, что брат забирает его на все весенние каникулы.
— Я подарил ей машину. А еще сделаю так, что она напрочь забудет о том засранце, который разбил ей сердце прошлым летом.
— О… Мне ты не дарил машину.
— Я не могу подарить тебе ничего явного, Мэтью. Ты — бедный студент — первогодка — у тебя нет денег на проездной, не говоря уже о машине. Кстати, если помнишь, я устроил тебе стипендию.
Как не помнить.
— И гонки.
А вот за это отдельное спасибо — без содействия брата дикие ночные гонки в пустынной долине близ Сан — Диего, в которых он совершенно честно пришел вторым (пусть и на чужой машине), никогда бы не состоялись. И, в принципе, даже хорошо, что в своей обычной жизни он не помнит Лоренса и думает, что все так удачно складывается из — за его собственной крутизны и умения заводить полезные знакомства. На самом деле, ничего — то он не умеет. Разве что по пустыне гонять.
