Однако, сороковые это недостаточно. Инга хотела, чтобы он узнал год… Эх, если бы и точную дату рождения узнать… Тогда, быть может, ему достанется кое-что покруче поцелуев.
Дождавшись, пока маленькая Инга, наконец, «погаснет», отец опустил ее на кровать. Ночная сорочка на ребенке совсем сгорела и мать, сев рядом, закутала ее в одеяло и снова взяла на руки.
— Больше так не делай, милая, не то ты останешься без мамы… Ты ведь не хотела бы остаться без мамы, правда? Ты же знаешь, папа совсем не умеет варить кашу… И будет стричь тебе волосы, только чтобы не причесывать.
Федор зевнул.
— Хватит ее пугать. Ты же знаешь, что она не специально.
— Мне от этого не легче, — в противовес своим словам, мать ласково щипала Ингу за щеки и за нос. Радостно лепеча, малышка протянула руку и схватилась за что-то блестящее свисающее у матери с шеи. — Осторожно, не порви, радость моя… Папа только-только подарил нам ее…
— Я тебе сто раз говорил — эта штука не рвется… — отец Инги закурил еще одну папиросу, подошел к ним и наглядно несколько раз дернул за цепочку. — Пусть играется.
Мать поморщилась от его резких движений.
— А я тебя сто раз просила дымить в окно. Тошнит уже от твоих папирос, — она забрала из его рук цепочку и дала Инге. Та тут же зажала в маленьком кулаке свисающий с цепочки тяжелый золотой медальон в форме сердца.
Стоп. Мэтью приблизил и каким-то образом затормозил происходящее, будто на паузу поставил.
Медальон. Он уже видел эту штуковину. Тогда, в машине, когда они готовились к атаке неведомого мотоциклиста, Инга сняла этот же медальон с шеи, поцеловала и положила в бардачок…
Тепло — подсказали ему знакомые колокольчики. Очень тепло. Он подошел к замершим персонажам Ингиной памяти, аккуратно раздвинул теплые детские пальчики и вытащил из них медальон. Пару раз нажал на кнопочку механизма, соединяющего две половинки, но все было тщетно — медальон не раскрывался. Тогда он перевернул его — сзади стояла дата — 17 апреля 1942 год, и подпись — «Десять лет уж ты в моем плену, но сердце мое — в твоем».
— Внесторонняя романтика… — пробормотал Мэтью, вкладывая кулон обратно в ручку ребенка и закрывая ее. Получалось, что его любимая родилась в 1941 году.
Однако… Выглядящей моложе его Инге было на самом деле… семьдесят шесть лет. С ума сойти. Вот отчего ей фиолетово от любовных страданий Данилы, понял он. Демон — мальчишка рядом с ней. И тут он понял еще одну очень важную вещь. Как бы молодо ни выглядело его собственное физическое тело, его древняя душа намного старше плоти. И намного старше самой Инги. Мудрость веков в молодом теле — вот кто он есть на самом деле. Такой же, как и Инга, только в тысячу раз в большей степени.
— У вас нет шансов, товарищ Луговой, — твердо сказал он и «отпустил» картинку. — И неважно, кто из нас кого поборол.
Подняв голову и посмотрев на него неожиданно взрослым взглядом, девочка кивнула и что-то сделала, от чего цепочка вдруг порвалась в том месте, где она держала ее. Кулон остался у Инги в руке.
— Ах! — воскликнула мать. — Я говорила, порвет…
Отец с изумлением глянул.
— Она не порвала, она ее… расплавила? Зачем ты это сделала, дуреха?
Не отвечая, малышка размахнулась и кинула вдруг свалившийся с обрывка цепочки кулон куда-то в угол комнаты. Отец нахмурил брови.
— Что это за поведение? Вера, посади ее в кровать — она наказана.
Не обращая внимание на родителей, Инга тянула ручку в затуманенный угол комнаты… и смотрела на Мэтью.
— Ты хочешь, чтобы я пошел за ним? — спросил ее Мэтью.
Девочка кивнула.
— Но ведь… я уже узнал твой возраст…
В нетерпении, Инга топнула ножкой по кровати, в которую ее посадили в качестве наказания. Отец встал и направился было в ту сторону, куда полетел выброшенный кулон, но Мэтью остановил его волей сознания.
— Ты хочешь, чтобы я увидел что-то еще?
Она снова кивнула. Мэтью обогнул застывшего и почему-то ставшего двухмерным ведьмака и пошел в угол комнаты. Немедленно его окутало густым туманом. Он поискал глазами по полу в поисках золотой побрякушки и совсем не удивился, когда в паре метров от него что-то блеснуло. Он подошел ближе.
— Что за?.. — кулон оказался воткнутым в рваную прореху в тех самых ромбовидных обоях, наклеенных, как оказалось, прямо на грубую кирпичную стену. Это ж с какой силищей надо было швырнуть эту штуковину, чтобы она врезалась в твердую материю?
Машинально он потянул за цепочку, но та, казалось, застряла в стене, что было уже совсем непонятно. Даже если теоретически и возможно было зашвырнуть украшение так сильно, чтобы оно вонзилось в стену, уж совсем не понятно было, каким образом в глубь стены ушла податливая цепочка, а не медальон.
Спокойно, сказал он себе. Ты в подсознании, а не в реальном мире. Здесь может происходить все, что угодно.
Он потянул кулон на себя, пытаясь высвободить цепочку, но та застряла прочно, и он помедлил, осторожничая — вдруг порвется. И вспомнил — «она не рвется…» — и рванул ее на себя. Цепочка натянулась, как струна, и ему вдруг показалось, что поддался кирпич, за который она с другой стороны зацепилась. Он потянул еще раз, и действительно — кирпич заскрипел и медленно поехал на него. Откуда — то сверху посыпалась штукатурка, стена задрожала… Из образовавшейся промеж кирпичей тонкой, кривой щели хлынул луч света и пахнуло жаром и гарью, будто в соседней квартире полыхал костер или даже целый пожар. С опаской он подтянул цепочку еще немного и заглянул в эту щель.
— Тебе туда нельзя.
Мэтью вздрогнул и поднял глаза. Рядом стояла взрослая Инга — такая же, какую он ее оставил в реальном мире. Даже одета была так же.
— Почему? — удивился он. — Что там, за этой стеной?
— Тебе туда нельзя, — упрямо повторила Инга.
Там какой-то ее секрет, понял он. И она не хочет, чтобы он его знал.
— Но ведь ты, которая другая… Послала меня сюда. Твое подсознание хочет показать мне то, что скрывает твой мозг — даже от тебя самой. Что за стеной, Инга?
— Там ничего нет, — голос ее задрожал, она вдруг села на корточки и обняла колени руками, слегка раскачиваясь. — Я не знаю, что там…
Но он хочет знать — что там… Он ХОЧЕТ ЗНАТЬ. Жадное до информации божество вновь взорвалось щупальцами. Проникнув между кирпичами, оно принялось яростно вырывать целые куски из стены. Черный, клубящийся дым вырвался на свободу гигантским облаком и поглотил их двоих…
— Пожалуйста… — Инга уже почти плакала. — Не надо, не ходи туда.
Внезапно она встала, будто что-то пришло ей в голову.
— Я дам тебе кое-что другое. Кое-что поважней того, что за этой стеной.
Твердость в ее голосе заставила его остановиться. Втянув щупальца, он повернулся к ней и увидел, что на ее месте снова стоит ребенок — та Инга, что сидела рядом с больной матерью.
