– Если ты хочешь податься в бега вместо того, чтобы отправиться на разборку, это твое дело, и никто не имеет права сказать, что ты делаешь что-то плохое, хоть ты и нарушаешь закон. Если бы это был грех, у тебя бы просто не возникло желания бежать, Господь не позволил бы. Ты меня слушаешь, Фрай? Господь мудр и делится с нами своей мудростью. А мудрость – это такая штука, что ты можешь ее закопать в землю и оставить. А потом, когда тебе понадобится успокоение, ты можешь вернуться и вырыть ее. Успокоение – это то же самое, что утешение, кстати.
– Я знаю, что такое успокоение, – обиженно отвечает Лев. Попутчик заговорил о Боге, и это задело Льва, потому что в последнее время мысли о Боге вызывают в нем только смешанные чувства. Новому товарищу Льва пятнадцать. Его имя – Сайрес Финч, но оно ему не нравится. «Никто меня так не называет, – сказал он Льву вскоре после встречи. – Мне больше нравится сокращенный вариант – СайФай».
Сайрес обожает давать клички. Льва он назвал «Фраем», потому что он моложе и ниже ростом
[3]. Кроме того, в слове «Фрай» столько же букв, сколько в полном имени Льва – Леви, и это кажется СайФаю крайне удачным совпадением. Льву кличка не слишком по душе, но он не хочет расстраивать нового приятеля и не возражает.
СайФай любит звук собственного голоса.
– Мне нравится прокладывать свою дорогу в жизни, – заявляет он. – Вот почему мы идем по рельсам вместо того, чтобы топать по какому-нибудь дурацкому проселку.
У СайФая кожа цвета умбры.
– Раньше нас называли черными, представляешь? Потом появился этот художник, как его? Он и сам был смешанных кровей – чуть-чуть оттуда, чуть-чуть отсюда. Как бы там ни было, но он прославился портретами афроамериканцев, живших в южных штатах. В работе он в основном использовал краску, которая называется умброй. Афроамериканцам это слово понравилось, и с тех пор нас так и называют. Но ты же не знал, откуда взялось это слово, правда, Фрай? А потом так называемых белых тоже переименовали. Про них стали говорить, что у них кожа цвета сиены, а это тоже краска, которую используют в живописи. Мне нравятся эти слова. В них нет оттенка расизма, как в «черный» или «белый». Нет, конечно, расизм никуда не делся, просто, как любят говорить мои папы, «фасад цивилизации снова перекрасили». Тебе нравится это выражение, Фрай? «Фасад цивилизации»! Как тебе?
СайФай медленно водит вверх-вниз раскрытой ладонью, словно ощупывает гладкий свежеокрашенный фасад.
– Папы всегда говорят такие вещи.
СайФай сбежал из дома, хоть он это и отрицает. Он считает, что называть его беглецом неправильно, потому что он бежит не «откуда», а «куда». Так он и объяснил Льву, когда они познакомились, но не уточнил, куда именно бежит. Лев спросил его об этом, но СайФай отрицательно покачал головой и сказал: «Информацию нужно распространять только по необходимости».
Что ж, подумал Лев, пусть хранит свой секрет. Какая разница, куда он идет? Сам факт того, что у СайФая есть какой-то пункт назначения, Льву приятен – у самого мальчика нет и того. Иметь пункт назначения – значит иметь будущее. Если мальчик с кожей цвета умбры готов поделиться этим счастьем со Львом, значит, стоит отправиться туда, куда он идет.
Они познакомились в торговом центре. Льва привел туда голод. Он старательно прятался два дня, выбирая самые темные и пустынные места после того, как Коннор и Риса оставили его. Опыта жизни на улице у Льва не было никакого, но у голода есть одно магическое свойство – рано или поздно он превращает любого человека в добытчика.
Новоиспеченному беспризорнику торговый центр показался Меккой. В ресторанном дворике сидели люди, явно не знавшие цены пище. Лев быстро понял, что нужно просто присмотреть людей, купивших слишком много еды, и дождаться, пока они уйдут, оставив то, что не смогли съесть. Примерно в пятидесяти процентах случаев люди оставляли недоеденную пищу прямо на столе; за ними-то Лев и охотился: он был, конечно, голоден и готов залезть в контейнер с помоями, но гордость не позволяла.
Лев как раз нашел кусок пиццы, оставленный девчонкой из группы поддержки, и с аппетитом уплетал его, когда за его спиной раздался голос:
– Нельзя доедать за другими, дружище! Это позор!
Лев замер. Он решил, что его заметил охранник и подошел, чтобы выпроводить из торгового центра, но, оглянувшись, увидел приветливо улыбающегося высокого мальчика, взирающего на него с покровительственным видом.
– Дайка я покажу тебе, как это делается.
Парень подошел к симпатичной кассирше, сидящей под вывеской «Викед Вок. Китайская кухня», и, немного пофлиртовав с ней, вернулся ни с чем. Ни еды, ни питья он не раздобыл.
– Ладно, я, пожалуй, объедками обойдусь.
– Терпение, мой юный друг. Скоро магазин закроется, а по закону рестораны быстрого питания должны уничтожать всю нераспроданную еду. На следующий день ее продавать уже нельзя. Как ты думаешь, кто ее уничтожает? Я тебе расскажу. На самом деле ее уносят домой те, кто работает во вторую смену. Но проблема в том, они не любят есть то, что продается у них, потому что у них на эту пищу уже глаза не глядят. Видишь девочку, с которой я разговаривал? Я ей нравлюсь. Она уверена, что я работаю в магазине «Бонанза», есть тут такой на другом этаже, и готов подарить ей кое-что из одежды.
– А ты там работаешь?
– Нет! Ты меня слушаешь вообще? Короче, я хочу вернуться прямо к закрытию. Пару раз улыбнусь девочке и скажу что-нибудь вроде: «О, слушай, а что ты будешь делать со всей этой едой?» Она, допустим, спросит: «А что, у тебя есть идеи?» И через пять минут я уйду оттуда, навьюченный, как верблюд. Еды будет столько, что хватит на маленькую армию.
Все произошло именно так, как рассказал темнокожий парень. Лев был потрясен.
– Держись меня, – сказал после ужина СайФай, поднимая правую руку, – Господь свидетель, ты никогда не останешься голодным. Да, кстати, – добавил он, – это цитата из «Унесенных ветром».
– Да, я знаю, – сказал Лев, хотя «Унесенных ветром» не смотрел.
Лев согласился пойти с СайФаем, потому что понял: они нужны друг другу. СайФай показался ему похожим на проповедника без паствы. Он просто жить не может без аудитории, а Льву нужен человек, способный заполнить голову новыми мыслями, чтобы компенсировать то, что было у него отнято.
После дня, проведенного в пути, у Льва болят ноги и ботинки практически сносились. Он вспоминает Рису и Коннора, чувствуя, что боль от потери не утихла. А ведь во всем виноват он сам. Их, возможно, разобрали. А может и нет. Умерли ли они из-за него? Ведь те, кого отдают на разборку, не умирают.
Лев больше не понимает, что за голос звучит в его голове: отца? Пастора Дэна? Лев не знает, и его это раздражает. Кого же ему теперь слушать? Лучше уж СайФая, находящегося снаружи, чем кого-либо из прошлой жизни, внутри.
Пейзаж не менялся с тех пор, как они вышли из города: кусты примерно в рост человека и редкие молодые деревца между ними. На дворе осень, и листья на кустах желтого и красноватого цветов. Между шпалами тоже пробивается растительность, но невысокая.
