В ангаре, помимо них, находятся уже около тридцати подростков. За последние несколько недель Риса с Коннором беспрестанно переезжали с места на место, и многие из собравшихся в ангаре были им знакомы. Ангар, поняла Риса, это своего рода конечный перевалочный пункт, в котором детей собирают, чтобы отправить туда, где их скитания закончатся. На дверях ангара цепи с висячими замками, чтобы посторонние не могли войти внутрь, а потенциальные беглецы – выбраться наружу. На стенах висят электрические обогреватели; они работают, но пользы от них мало, так как воздух, который они нагревают, поднимается вверх и остывает под железной крышей. Туалет только один, на его двери сломана задвижка. Душа там нет, так что мысль о личной гигиене пришлось оставить сразу по прибытии. Содержащиеся в таких условиях подростки с каждым часом все больше походят на банду разъяренных преступников, готовых взбунтоваться в любую секунду. Возможно, те, кто устроил в ангаре укрытие, это понимали, поэтому следящие за порядком охранники вооружены.
Четыре мужчины и три женщины дежурят по очереди. Это такие же добровольцы, как Соня, только несколько более милитаризированные. В одежде владельцы ангара придерживаются армейского стиля, и вид у них усталый, даже изможденный. Но, несмотря на это, на лицах мужчин и женщин написана непреклонная уверенность в правоте своего дела, и Риса уважает их за это.
Каждый день в ангаре становится на несколько человек больше. Риса присматривается к каждому из новичков. Коннор тоже относится к ним с большим интересом, и девочка догадывается почему.
– Ты же тоже Льва высматриваешь, правильно? – спрашивает она, не выдержав.
– Почему ты так решила? – спрашивает он, пожимая плечами. – Может, я просто надеюсь встретить Беглеца из Акрона. Его же все здесь мечтают встретить.
Услышав это, Риса смеется. Даже в убежища, где дети находятся в полной изоляции, так или иначе просачиваются слухи. Говорят, в том числе и о Беглеце из Акрона, всадившем в инспектора по делам несовершеннолетних пулю с транквилизатором из его же собственного пистолета.
– Может, он тоже здесь появится, – шепчутся соседи по ангару. Для них он вроде знаменитости, это очевидно.
Риса не понимает, как мог появиться этот слух, ведь газеты про их бегство не писали. Но, как бы там ни было, ей обидно, что в мифе о Беглеце нет упоминания о ней. Рисе хочется, чтобы в сложившемся мифе помимо Клайда была бы и Бонни, но те, кто их придумывает, жуткие сексисты.
– Значит, ты не собираешься рассказывать им, ты и есть Беглец из Акрона? – тихонько спрашивает она Коннора.
– Мне не нужно их внимание, – отвечает он. – Да и все равно никто не поверит. В их представлении Беглец – супергерой, здоровяк с огромными мускулами. Не хочу их расстраивать.
Группы продолжают прибывать, но Льва среди новичков нет. Зато с появлением каждого нового беглеца в ангаре нарастает напряжение. К концу первой недели, проведенной Рисой в убежище, в нем скапливается уже сорок три человека, а туалет по-прежнему один, и душа как не было, так и нет. Кроме того, никто не говорит, сколько еще им придется сидеть в ангаре. Беспокойство витает в воздухе, смешиваясь с запахом немытых тел.
Люди в хаки заботятся о них, следят, чтобы никто не оставался голодным, и стараются дать ребятам возможность чем-то заняться, чтобы избежать конфликтов. В ангаре есть пара ящиков с играми, несколько неполных колод карт и стопки потрепанных книг, списанных из библиотеки. Однако в убежище отсутствуют электронные приборы, и нет мячей, словом, предметов, могущих производить шум. «Если вас услышат снаружи, вам крышка», – часто повторяют надзиратели. Риса спрашивает себя, есть ли у людей в хаки какие-то другие интересы, или подвиг по спасению беглецов – дело всей их жизни. Не вытерпев, на вторую неделю она спросила одну из женщин: «Зачем вы все это для нас делаете?»
Надзирательница ответила, не задумываясь, чисто механически, как на вопрос назойливого репортера. «Мы спасаем вас, потому что того требует совесть, – сказала она. – Ваше спасение – наша награда».
Все надзиратели так говорят. Риса назвала эту манеру «ну, в общем». Ничего не значащие фразы, никаких деталей. И это сквозит не только в словах, но и во взглядах. Такое впечатление, что они видят в толпе беглецов какую-то концепцию, а не стайку испуганных детей. В результате люди в хаки упускают или намеренно не замечают всех тонкостей социальной жизни в ангаре, а ведь эти на первый взгляд незаметные нюансы способны снести металлическую крышу не хуже, чем рвущие в клочья воздух турбины реактивных самолетов.
К концу второй недели Рисе становится ясно, к чему ведет такое отношение. Атмосфера бунта сгущается вокруг одного единственного человека, которого, как Риса надеялась, ей в жизни встречать больше не придется. Однако он появился, и привезли его вскоре после прибытия в ангар Коннора и Рисы.
Роланд.
Как и раньше, в убежище у Сони, он остается самым опасным парнем во всей компании. Все бы ничего, но в последнюю неделю Коннор тоже стал проявлять признаки эмоциональной нестабильности. В тесных стенах промежуточных убежищ он вел себя прилично. Там он еще был способен сдерживать темперамент и не совершил ни одного импульсивного или иррационального поступка.
Однако в ангаре, в пестрой и многочисленной компании беглецов он изменился. Любой пустяк может вывести его из себя. Он уже поучаствовал в полудюжине драк, и Риса решила, что в этом и кроется причина, по которой родители решили отдать его на разборку. Она даже отчасти понимает их – такой бурный характер любого может подтолкнуть к крайностям.
Здравый смыл подсказывает Рисе, что от него лучше держаться подальше. Их союз возник по необходимости, но теперь, в изменившихся условиях, сохранять его смысла нет. И все же день ото дня она чувствует, что ее тянет к Коннору все больше и больше… и что она волнуется за него.
Однажды после завтрака Риса подходит к Коннору, чтобы указать ему на серьезную опасность, которой он, похоже, не замечает. Коннор сидит в одиночестве на цементном полу и пытается выцарапать ржавым гвоздем чей-то портрет. Видно, что художник из него так себе, хоть Рисе и очень хотелось бы, чтобы Коннор был талантливым. Риса расстроена, ведь если бы он был художником, они могли бы найти точки соприкосновения на почве творчества. Риса рассказала бы ему о своей страсти к музыке, и он бы ее понял. Но на самом деле он, скорее всего, даже не знает, что она пианистка, а если бы и знал, то едва ли заинтересовался бы этим.
– Кого ты рисуешь? – спрашивает Риса.
– Девушку, с которой был знаком дома, – отвечает Коннор.
Риса незаметно загоняет в глубины подсознания охватившую ее ревность.
– Она тебе нравилась?
– Ну, вроде того.
– Слишком большие, непропорциональные глаза, – замечает Риса, изучая набросок.
– Наверное, это потому, что их я помню лучше всего.
– А лоб получился слишком низким. Если бы она была такой, какой ты ее нарисовал, мозг бы просто не поместился в голове.
