Мое мнение хозяину не понравилось, это точно. Дзаппарони вынудил меня высказать, что я думаю, и обошелся с моими воззрениями, как садовник обходится с деревом, у которого заметил проплешины в кроне. Он обозревал меня, как устаревшего, отсталого капитана, о котором заранее известно, что он никогда не дотянет до майорского звания. И зачем понадобилось ломать всю эту комедию, спрашивается. И шутка-то в том, что вообще-то это Дзаппарони должен был придерживаться моих взглядов, а мне больше пристали – его. Вместо этого он разоблачил меня как либерального болтуна.
Дзаппарони встал, кажется, собираясь со мной попрощаться. Но, к моему удивлению, он решил дать мне еще один шанс. Он кивнул в сторону сада, где из зелени у ручья торчала соломенная островерхая крыша.
– Мне надо еще кое-что уладить, господин Рихард, не подождете ли меня вон там. Скучать долго не придется. Там чудесное место.
Он дружелюбно кивнул мне, как будто мы только что закончили приятнейший разговор, который хотелось бы продолжить. Я спустился по лестнице, изумляясь тому, сколько времени решил уделить мне этот человек. Какой-то каприз, причуда. Его расспросы измучили меня, я устал. Хорошо, что разговор кончился. Я пошел в сад по тропе с таким же чувством, с каким мы выходим из кабинета после экзамена, когда звенит звонок на перемену.
На первом же повороте тропинки я оглянулся. Дзаппарони все еще стоял на террасе и провожал меня взглядом. Он кивнул мне и крикнул:
– Остерегайтесь пчел!
11
В доме и на террасе время протекало неторопливо, как у наших предков. Так бывает, когда идешь по лесу старыми просеками. Как будто оказался в первой половине XIX века или даже в XVIII. Каменная кладка стен, внутренняя обстановка, ткани, картины и книги – все свидетельствовало о солидной ручной работе. Чувствовалась старая мера, старая основа, старая кость, старая пядь, старая линия. Свет и огонь, кровать и стол ценились и оберегались здесь еще по-старому, здесь ощущалась эта роскошь человеческой заботы.
Снаружи было по-другому, хотя идти по тропинке, посыпанной мягким золотистым песком, было приятно. Я прошел несколько шагов, и следы мои стерлись. По песку как будто пронесся маленький вихрь, или как будто какой-то зверь отряхивался там, в земле. Тропинка стала гладкой, как прежде. Но я уже и без этого наблюдения понял, что здесь время бежит быстрее и вообще в саду надо держать ухо востро. В старые добрые времена были места, где «пахло порохом». Теперь угроза стала анонимной, она в самой атмосфере, но она ощущается. Она на каждом шагу.
Сад завораживал, очаровывал, здесь хотелось мечтать. Тропинка пошла вдоль ручья, по самому его краю. На берегу цвели желтые ирисы и белокопытник на песчаных отмелях. Над водой, задевая ее грудью, пролетали зимородки.
Пруды, в которых монахи когда-то разводили карпов, поросли зеленым ковром со светлой кромкой. Здесь желтела ряска, белели прудовые ракушки и водяные лилии. Пахло гнилью, мятой и корой ольхи, влажно-теплым болотом. Я подумал о душных летних днях, когда мы мальчишками сетью ловили рыбу вот в таких прудах. Мы с трудом вытягивали ноги из засасывающего ила, и из следов наших поднимался точно такой же, как сейчас, запах.
Вот уже и стена парка. Ручей вытекал за стену через решетку. Слева возникла та самая соломенная крыша. Она опиралась на красные столбики без перемычек и венчала, скорее, беседку, нежели садовый домик. В такой постройке можно укрыться от дождя или солнечного зноя, но ни от ветра, ни от холода она не спасет. Часть крыши выступала вперед козырьком, под ним стояли плетеные тростниковые стулья и зеленый садовый столик. Значит, здесь мне велено ожидать решения моей судьбы.
Очень богатые люди любят простоту. Хозяину, очевидно, было тут привольно. Разный инвентарь, подвешенный к столбикам или прислоненный к ним, свидетельствовал о приятном досуге – удочки, сети, рыболовные снасти, сачки для ловли крабов, банки с приманкой и наживкой, фонари, – в общем, все, что нужно для ловли рыбы во внутренних водах днем или ночью. На одной из колонн висел дробовик рядом с маской пасечника, на другой – колчан с клюшками для гольфа. На столе лежал полевой бинокль. Уютно тут, конечно, ничего не скажешь, хотя все равно остается ощущение какого-то натюрморта. Вокруг беседки росли тигровые лилии.
Совсем рядом оказалась полоска земли, которую пахал крестьянин. Работа была закончена, земля вспахана. Настало время обеда. Крестьянин эталонно трудился все положенные ему утренние часы. За вспаханной полосой начиналась поляна нежнейшей зелени, как будто ее только что привезли из Девоншира. Тропинка вела туда через изящный мостик. Должно быть, поле для гольфа. Я взял в руки бинокль и стал разглядывать поляну, как будто покрытую велюром. За исключением нескольких дырочек не видно было ни одной проплешины, ни единого сорняка.
Бинокль, кстати, был превосходный. Зоркости прибавлял, как по волшебству. Уж я-то в этом понимаю: когда я занимался приемкой новых танков, проверка оптики тоже входила в мои обязанности. Этот бинокль был настроен для обзора ограниченного пространства, как в театре. Все, что находилось вблизи и на среднем удалении, он не только приближал, но и увеличивал.
Поляна лежала по обе стороны от ручья, но здесь, вблизи она была еще не пострижена и не прополота. Я удовольствовался тем, что рассмотрел цветы на поляне. У одуванчиков созрели белые головки. Я мог разглядеть каждую ресничку у белых крошечных парашютов. Почва была болотистая, местами стояла вода, даже совсем близко. Лужицы поросли рогозом с еще прошлогодними коричневыми початками. Я проверил четкость бинокля там, разглядывая траву. Было видно мельчайшие волокна. По торфяному контуру водоемов росла росянка, усеянная капельками росы, в полном соответствии со своим названием. Роса блестела под полуденным солнцем. На один из листьев присел комар, и растение сцапало его своими щупальцами. Да, фантастической четкости бинокль.
Взгляд мой уперся в стену, поросшую плющом. Через нее, казалось, легко перебраться, только не для того она понадобилась Дзаппарони, ему вообще не нужны ни замки, ни решетки, ни сторожевые псы, потому что на его территории каждый придерживается своего призвания и хорош в своем деле.
В густой тени вплотную к стене примыкали плетеные пчелиные ульи. Я вспомнил о предостережении Дзаппарони, хотя не собирался двигаться с места, мне и здесь было тепло. Не знаю, соблюдают ли пчелы обеденный перерыв, но видно их нигде не было. Спасибо Дзаппарони, что предостерег меня, мило с его стороны. Пчелы – звери мирные, если их не трогать, то и бояться нечего.
Но бывают и исключения. Стояли мы как-то в Восточной Пруссии, где лошади и всадники обычно чувствуют себя привольно и где много пасек. Как раз было время, когда пчелы собираются в рой. В такие дни на пасеку лучше не соваться, особенно разгоряченным скачкой лошадям и всадникам, пчелы от каждого чужого запаха приходят в ярость.
Однажды завтракали мы во фруктовом саду. Отмечали что-то, кажется, чей-то день рождения, на столе стояли вино и «Беренфанг»
[17]. Утреннее застолье – особая вещь. Мы только что после скачки, с лошадей и сразу за бокал вина. Виттгреве тоже был с нами. Воздух благоухал от цветущих деревьев. Пчелы деловито жужжали и сновали в листве. Вскоре мы заметили, что пчелы не столь миролюбивы, как обычно, и иных из нас уже украшали красные пятна пчелиных укусов.
