Таково было и мне, когда я понял, что речь идет не о новом биологическом виде, но о механизмах. Дзаппарони, дьявол, опять обманул природу, вернее, придумал, каким устройством восполнить ее несовершенство, сокращая и ускоряя рабочие процессы. Я усердно водил биноклем, чтобы уследить за существами, которые, словно брильянтовые пули, сновали туда-сюда. Я уловил их тихое посвистывание, которое прерывалось, когда они задерживались у цветка. А сзади, возле ульев, которые теперь стояли не в тени, а на солнце, эти звуки сливались в одно тонкое непрерывное «бзззз». Какими же гениальными расчетами удается избежать столкновения этих механизмов, когда они роятся перед ульем, прежде чем каждый впишется в свой шлюз?
Я наблюдал за этим процессом, захваченный и, признаюсь, с удовольствием, какое вызывают у нас всякие технические чудеса. Среди посвященных такое удовольствие считают признанием, это несомненный триумф духа и интеллекта. И триумф Дзаппарони был бесспорен, тем более что он, как я заметил, работал сразу с несколькими системами. Я отметил, что на поляне и в кустах роились сразу несколько видов моделей, аппараты различных пород. Особенно крепкие сильные экземпляры этих зверей оснащены были целым набором хоботков, которые они запускали в цветущие гроздья. Другие наделены были захватывающими лапками, которые сжимали цветки, как деликатные щипцы, и выжимали из них нектар. В любом случае эти устройства оставались для меня загадкой. Очевидно, этот сад служил Дзаппарони экспериментальным полигоном.
Время шло, а я не мог оторваться от своих наблюдений. Понемногу я стал вникать и в строение, и в устройство, и в систему этих существ. Пасека выстроилась вдоль стены. Некоторые из ульев были обыкновенные, как положено, но были и прозрачные, сделанные как будто из того же материала, что и сами эти искусственные пчелы. В старых ульях обитали обычные пчелы. Видимо, это племя должно было лишь подчеркнуть масштаб триумфа инженерной мысли над природой. Дзаппарони наверняка вычислил, сколько нектара перерабатывает один рой за день, за час, за секунду. И теперь он проводил сравнительные испытания пчел настоящих и своих автоматов.
У меня создалось впечатление, что Дзаппарони этими своими расчетами только сбивает насекомых с толку, потому что я наблюдал, как настоящая пчела подлетала к цветку, но если до него уже успел дотронуться стеклянный конкурент, тут же улетала. Если же настоящая пчела успевала первой вытянуть из цветка нектар, то после нее всегда оставалось еще что-нибудь на десерт для стеклянной. Отсюда вывод: творения Дзаппарони работают эффективнее, то есть высасывают из цветка все. Неужели после прикосновения стеклянного зонда сила цветка иссякала?
Как бы то ни было, ясно было одно – Дзаппарони снова сделал открытие. Я наблюдал роение в стеклянных ульях, в большой степени упорядоченное и методичное. Люди веками пытались разгадать тайну существования пчел, и вот я, в течение часа наблюдая за изобретением Дзаппарони с моего садового стула, уже приобрел некоторое представление об этом.
Стеклянные ульи отличались от обычных, на первый взгляд, большим количеством летков
[19]. Они больше напоминали автоматическую телефонную станцию, чем ульи. Это были даже и не настоящие летки, так как пчелы не влетали в устройство. Я не видел, где они отдыхали или останавливались, в общем, где у них гараж, они же не все время были в работе. Во всяком случае, внутри улья им как будто и делать-то было нечего.
Летки больше выполняли функцию автоматических разъемов или отверстий в штепсельном контакте. Пчелы подлетали к отверстиям, как будто магнитом притянутые, втыкали свои хоботки и из своих стеклянных недр впрыскивали внутрь собранный нектар. После этого их выталкивала наружу какая-то сила, все равно как выстрел. И все это движение туда-сюда происходило на приличной скорости, но без столкновений. Шедевр, что и говорить. Вся это масса отдельных модулей двигалась с идеальной четкостью по какому-то единому централизованному принципу управления.
Налицо был целый ряд упрощений, сокращений и регулирований естественного процесса. Так, например, редуцирован был процесс производства воска. Не было никаких сот, никаких признаков подразделения на самок и самцов, отчего улей превращался в идеальное предприятие, начисто, правда, лишенное хоть какой-либо эротичности. Не видно было ни отложенных яиц, ни личинок, ни пчелиной царицы, ни трутней. Если уж придерживаться аналогии, то новое творение Дзаппарони было совершенно бесполым. Опять он упростил природу, упразднил трутней, оптимизировал пчелиную экономику. У него с самого начала по замыслу не было ни самцов, ни самок, ни пчеломатки, ни пчел-кормильцев.
Если я правильно помню, нектар, который пчелы поглощают из цветка, у них в желудке перерабатывается и претерпевает различные изменения. Даже от этих усилий Дзаппарони избавил своих созданий и заменил централизованным химическим процессом. Я видел, как бесцветный нектар впрыскивается в отверстия, попадает в систему стеклянных трубочек, где постепенно меняет цвет. Сначала приобретает желтоватый оттенок, потом становится соломенно-желтым и, наконец, достигает дна улья в виде великолепного медового.
Нижняя часть улья служила, очевидно, резервуаром, или накопителем, который постепенно наполнялся светящимся медом. Я мог наблюдать, как растет уровень содержимого, по шкале, нанесенной на стекло. Пока я разглядывал кусты и поляну через бинокль, запас меда в стеклянных ульях вырос на несколько делений.
Судя по всему, за этим процессом наблюдал не я один. Я различил еще несколько автоматов другого рода, которые обозревали ульи, застывая перед каждым из них, как бригадир или инженер в мастерской или на стройке. Среди роя пчел они выделялись своей серой дымчатой окраской.
13
Увлеченный всем этим производством, я совсем забыл, что вообще-то жду Дзаппарони. Хотя он незримо присутствовал в своем саду, как вездесущий шеф. Я живо ощущал силу и всласть, которые управляли этими аппаратами.
В самой глубине технического процесса, когда техника уже выходит за рамки обыденного, захватывает уже не столько экономика, даже не власть, но игра. Очевидно, мы захвачены этой игрой, этой полемикой духа, уже за пределами математики. Наука заканчивается, начинается предчувствие, судьбоносный призыв, придание образа.
Эта игра заметнее всего в миниатюре, нежели в гигантских масштабах. Глаза масс грубы, массам подавай размах и движение. А между тем у комара органов не меньше, чем у Левиафана.
Вот что приковало меня к испытаниям Дзаппарони, как ребенка, так что я забыл время и порядок. Я даже не подумал, что это может быть опасно, хотя стеклянные создания свистели мимо меня, как пули. Как будто пущенные из ружья, они выстреливали от ульев в кусты, сверкающим ковром покрывали поляну с цветами, снова кидались к ульям, задерживались, сбивались в плотный рой, в котором синхронно от одной собирательницы к другой передавался неслышный зов и невидимый знак сбросить свою добычу – это был завораживающий восхитительный спектакль. Даже не знаю, что меня больше поразило: изобретение отдельных искусственных особей или их гармоничная согласованность. Может быть, меня до глубины души поразила эта танцевальная слаженность и сила этого зрелища, действо высшего порядка, движимое неведомой властью без определенной цели.
