Должно быть, он заснул, он совсем окоченел, и жизнь едва теплится в нем, но глаза открыты, скованы льдом, но открыты, он не может моргнуть; выходит, он спал с открытыми глазами? Бог весть, может, он и подремал-то всего минуту, а может, и час, но перед ним стоит Олина. Он слышит, как она спрашивает:
– Иисусе Христе, жив ты или нет? – И опять спрашивает, зачем он тут лежит, с ума сошел он, что ли. Во всяком случае, Олина стоит над ним.
В Олине есть что-то от ищейки, от шакала, она выныривает там, где случается беда, нюх у нее очень острый. Да и как бы выкарабкалась Олина в жизни, не шныряй она повсюду и не обладай острым нюхом? Она, стало быть, прознала, что Аксель посылал за ней, перебралась в свои семьдесят лет через перевал и пошла к нему. Переждала в тепле в Селланро вчерашнюю бурю, сегодня пришла в Лунное, никого не застала, накормила скотину, постояла на крыльце, послушала, вечером подоила коров, опять послушала – что-то не так.
Но вот Олина слышит крики и кивает головой: Аксель это или духи преисподней? В обоих случаях стоит при этакой тревоге поразнюхать, поискать вечной мудрости Всемогущего в лесу. «А мне он ничего не сделает, потому как я не властна развязать ремень на его обуви».
И вот она стоит над Акселем.
Топор? Олина роется в снегу и не находит топора. Она хочет обойтись без топора и пытается приподнять дерево, но сил у нее как у малого ребенка, ей удается пошевелить только верхние сучья. Она снова принимается искать топор, темно, но она роет снег руками и ногами; Аксель не может показать, он может только сказать, где топор лежал раньше, но там его теперь нет.
– Жаль, что так далеко до Селланро! – говорит Аксель.
Олина начинает искать топор по собственному разумению, Аксель кричит ей, что нет, там его не может быть.
– Ладно, ладно, – ворчит Олина, – я хочу только посмотреть! А это что? – говорит она.
– Неужто нашла? – спрашивает Аксель.
– Да, с помощью Всемогущего! – высокопарно отвечает Олина.
Но Аксель настроен не особенно возвышенно, он допускает, что, может быть, не совсем ясно соображает, он почти что умер. Да и на что Акселю топор? Он не может шевельнуться, Олине пришлось рубить дерево самой. Да, Олина за свою жизнь много поработала топором, не одну вязанку дров нарубила.
Идти Аксель не может, одна нога до бедра совсем онемела, спина промерзла, от сильного колотья он громко вскрикивает, он чувствует себя полуживым, какая-то часть его осталась под деревом.
– Что-то уж очень чудно, – говорит он, – ничего не понимаю!
Олина понимает и объясняет ему все удивительными словами, ну да, она ведь спасла человека от смерти и знает об этом: Всемогущий пожелал воспользоваться ею как смиренным орудием, не пожелал посылать небесное воинство. Неужто Аксель не видит Его мудрого перста и решения? А если б Он захотел послать червя, пресмыкающегося в земле, то мог послать и его.
– Да, это-то я знаю, – говорит Аксель, – но уж больно чудно я себя чувствую!
Чудно? Надо подождать немножко, подвигаться, согнуться и выпрямиться вот так, помаленьку, руки и ноги у него онемели и затекли, пусть он наденет куртку и согреется. Но никогда она не забудет ангела Господня, который вызвал ее давеча на крыльцо, тут-то она и услыхала крики из лесу. Точно как в райские времена, когда ангелы трубили в трубы на Иерихонских стенах.
Чудеса, да и только. Но под эти речи Аксель приходит в себя, расправляет члены и учится ходить.
Полегоньку они подвигаются к дому, Олина выступает в роли спасительницы и поддерживает Акселя. Дело идет на лад. Пройдя немного, они встречают Бреде.
– Что это? – говорит Бреде. – Ты захворал? Не помочь ли тебе?
Аксель враждебно молчит. Он обещал Господу не мстить Бреде и не доносить на него, но на том и остановился. И чего это Бреде вздумал вернуться? Видел, как Олина пришла в Лунное, и понял, что она услышит крики о помощи?
– Никак это ты, Олина! – словоохотливо начинает Бреде. – Где ты его нашла? Под деревом? Чего только с нами не случается! – восклицает он. – А я ходил осматривать телеграф, вдруг слышу – крики. Уж кто не станет мешкать, так это Бреде, где нужна помощь, я тут как тут. Оказывается, это ты, Аксель! Тебя что, деревом придавило?
– Ты все и видел, и слышал, когда шел вниз, – отвечает Аксель, – но прошел мимо.
– Господи, помилуй меня, грешную! – восклицает Олина, ужасаясь такой черствости.
Бреде оправдывается:
– Я тебя видел? Видеть-то видел. Но ты бы мог позвать меня, отчего ты не позвал? Я отлично тебя видел, но думал, ты прилег отдохнуть.
– Молчи уж! – обрывает Аксель. – Ты хотел, чтоб я там и остался!
Тем временем Олина смекает, что Бреде не должен вмешиваться, это умалит ее собственную необходимость и сделает ее спасительную роль не такой уж безусловной, она не дает Бреде помочь, не дает ему даже понести сумку с провизией или топор. О, в эту минуту Олина всецело на стороне Акселя; а когда впоследствии она придет к Бреде, то, сидя за чашкой кофе, будет полностью на его стороне.
– Дай же мне понести хоть топор и лопату, – настаивает Бреде.
– Нет, – отвечает Олина за Акселя, – он и сам донесет.
Бреде продолжает:
– Мог бы и позвать меня, не такие уж мы враги, чтоб не сказать мне ни слова. Ты звал? Ну? Надо было кричать погромче, не мешало бы сообразить, что на дворе метель. А кроме того, мог бы поманить меня рукой.
– Нечем мне было тебя манить, – отвечал Аксель, – ты видел, что я лежал, точно припечатанный замком.
– Нет, не видел. Экую чепуху ты городишь! Ладно, давай мне твою поклажу, слышишь!
Олина говорит:
– Оставь Акселя в покое. Ему нехорошо.
Но тут, должно быть, заработали мозги и у Акселя. Он ведь много слыхал про старуху Олину и соображает, что в будущем она обойдется очень дорого и замучает его, если утвердится в мысли, что одна спасла ему жизнь; и Аксель решает поделить триумф. Бреде получает котомку и инструмент, Аксель даже уверяет их, что от этого ему сразу полегчало, ему уже лучше. Но Олина не желает с этим мириться, она тянет котомку на себя и заявляет, что все, что нужно, понесет она, а не кто другой. Хитроумное простодушие вступает в бой, Аксель на минуту остается без опоры, и тогда Бреде выпускает котомку и подхватывает Акселя, хотя тот уже стоит на ногах более твердо.
Дальше они идут так: Бреде поддерживает ослабевшего Акселя, а Олина тащит поклажу. Она тащит и тащит, но полна злобы и мечет искры: на ее долю досталась самая жалкая и самая тяжелая часть спасения. За каким чертом принесло сюда Бреде!
– Послушай-ка, Бреде, – говорит она, – что это толкуют, будто у тебя отобрали и продали хутор?
– Надумала выпытать? – дерзко отвечает Бреде.
– Выпытать? Я и не знала, что ты порешил держать это в тайне.
