И вот вместо того, чтобы привезти с пристани машины – яркие и цветистые, как с картинки, он мог бы привезти их сегодня, полюбоваться на них, поучиться, как с ними обращаться, – теперь придется их там оставить. Обидно откладывать то, что необходимо сделать, и бегать по телеграфной линии. Но деньги есть деньги.
На вершине горы он встречает Аронсена. Торговец Аронсен стоит, точно призрак, пристально вглядываясь куда-то в даль, в снежную мглу. Что ему здесь надо? Должно быть, никак не успокоится, тянет его на гору, хочется самому осмотреть рудник. Да, торговец Аронсен полон тревоги за себя и за судьбу своей семьи. Перед его глазами картина полного разорения и опустошения на покинутой людьми горе: повсюду валяются и ржавеют машины, материалы, повозки – все под открытым небом, все без призора. Кое-где на стенах бараков прибиты написанные от руки плакаты, запрещающие уносить или портить принадлежащие обществу инструменты, повозки и строения.
Аксель останавливается поболтать с помешанным лавочником и спрашивает:
– Уж не на охоту ли собрались?
– Да-да, мне непременно надо добраться до него! – отвечает Аронсен.
– До кого?
– До кого? До того, кто разоряет и меня и всех остальных в округе. Кто не захотел продать свою гору, по чьей вине прекратились работы, кто лишил людей денег и не дает им заниматься торговлей.
– Вы говорите про Гейслера?
– Именно про него. Его следовало бы расстрелять!
Аксель улыбается и говорит:
– Гейслер был на днях в городе, можно было с ним встретиться. Да только, по моему слабому разумению, не стоит вам связываться с этим человеком.
– Почему это? – резко спрашивает Аронсен.
– Боюсь, он для вас чересчур крепкий орешек.
Они заспорили, Аронсен все больше и больше горячился. Под конец Аксель спросил шутки ради:
– Вы ведь не собираетесь бросить нас насовсем, вы не собираетесь уехать от нас?
– Уж не воображаешь ли ты, что я стану гнить в ваших болотах, когда я не могу заработать даже на табак для трубки? – сердито вскричал Аронсен. – Найдешь мне покупателя – непременно продам усадьбу!
– Покупателя? – спросил Аксель. – У вас такая хорошая земля, занялись бы ею как следует, на участке вроде вашего смело можно прокормиться.
– Не желаю я в ней копаться, слышишь! – опять закричал Аронсен прямо в снежную мглу. – Я могу подыскать занятие и получше!
Аксель заметил, что может найти ему покупателя, но Аронсен только язвительно рассмеялся:
– Здесь, в округе, нет ни одного человека, которому под силу купить мой участок.
– А вот и есть. Могут найтись и другие.
– Да тут живет одна дрянь да голытьба, – со злостью продолжал Аронсен.
– Уж какие есть. А только Исаак из Селланро может в любой день купить ваш участок, – обиженно сказал Аксель.
– Не думаю, – сказал Аронсен.
– Мне все равно, что вы думаете, – отвечал Аксель и повернулся уходить.
Аронсен крикнул ему вслед:
– Погоди! По-твоему, Исаак мог бы избавить меня от Великого, так, что ли?
– Да, – отвечал Аксель, – ему нипочем купить пять таких Великих, если дело касается денег!
Идя на рудник, Аронсен обошел Селланро стороной, ему не хотелось, чтоб его видели; на обратном пути он заглянул на усадьбу и имел беседу с Исааком.
– Нет, – сказал Исаак и только покачал головой, – я об этом не думал и думать не собираюсь.
Но когда к Рождеству приехал домой Элесеус, несговорчивости у Исаака поубавилось. Правда, по нему, так ничего не было глупее, как покупать Великое, во всяком случае, все эти выдумки исходят не от него; но если Элесеусу кажется, что лавка – дело стоящее и для него подходящее, – надо об этом подумать.
Сам Элесеус был в нерешительности, середка на половинку – не совсем против, но и не безразличен. Если он обоснуется здесь, дома, то ему, считай, конец: деревня не город. Осенью, когда в городе шла перепись приезжих из деревни, он всячески избегал показываться на улице, не желая встречаться с земляками – они принадлежали к другому миру. Так неужели же теперь ему самому суждено вернуться в этот мир?
Мать настаивала на покупке, Сиверт тоже, они уговаривали Элесеуса, и однажды все втроем поехали в Великое посмотреть «поместье».
Но когда Аронсен оказался перед перспективой лишиться участка, его словно подменили: ему нет никакой надобности продавать усадьбу! Даже если он уедет, все тут останется как было, на участке все в полном порядке, это замечательный участок, продать его он всегда успеет.
– Вы и не сможете дать за него столько, сколько я хочу, – сказал Аронсен.
Они обошли комнаты, побывали на скотном дворе, на складе, осмотрели жалкие остатки товаров: несколько губных гармоник, часовые цепочки, коробочки с розовой бумагой, висячие лампы со стеклянными подвесками – сплошь вещи среди хуторян неходкие. Да еще немножко бумазеи и несколько ящиков гвоздей.
Элесеус важничал, расхаживая с видом знатока.
– Таких товаров мне не нужно, – сказал он.
– Их можно не брать, – ответил Аронсен.
– А за участок, как он есть, со всеми товарами, скотиной и всем прочим, я могу предложить вам полторы тысячи крон, – сказал Элесеус. Ему было все равно, что ни сказать, предложение он сделал из чистого озорства, лишь бы показать себя.
Поехали домой. Сделка не состоялась, Элесеус обидел Аронсена, прямо-таки оскорбил его.
– И слушать тебя не желаю! – крикнул Аронсен, переходя на «ты». – Этакий городской щелкопер, вздумал учить торговца Аронсена, какие должны быть товары!
– Насколько мне известно, я не пил с вами на «ты», – проговорил Элесеус, не менее оскорбленный. Еще немного, и они станут врагами не на живот, а на смерть.
Но почему Аронсен с первой же минуты их приезда повел себя так несговорчиво и наотрез отказался продать усадьбу? На то были свои причины, у Аронсена снова пробудились некоторые надежды.
В селе прошла сходка, на которой обсуждалось положение, создавшееся вследствие отказа Гейслера продать свою гору. Пострадали от этого не только ближайшие хутора, весь округ замер на грани краха. Почему людям не жить так же хорошо или так же плохо, как они жили до того, как начались разведочные работы на медной горе? Нет, и все! А они уже успели привыкнуть к манной каше и белому хлебу, к ткани фабричной выделки, к высоким заработкам, к расточительности, они привыкли к большим деньгам, привыкли чувствовать себя людьми. А теперь денег снова нет, они уплыли, словно косяк сельдей в море, Господи помилуй, опять нужда, что же нам делать?
Ни у кого не было сомнений, что все дело в том, что бывший ленсман Гейслер решил отомстить селу за то, что оно помогло амтману сместить его. Ни у кого не было сомнений и в том, что село явно недооценило этого человека. Он не исчез. Самым простым путем, всего-навсего бесстыдным требованием четверти миллиона за какую-то гору, он приостановил процветание села. Разве это не говорит о его силе? Спросите Акселя Стрёма из Лунного, он недавно повстречался с Гейслером, он порасскажет. У Барбру, дочери Бреде, был суд в городе, и она вернулась домой оправданная, а ведь Гейслер просидел в суде все то время, что шло разбирательство. Те же, кто решил, что Гейслер покатился под гору не хуже иного нищего, пусть сходят на пристань и посмотрят дорогие машины, которые он прислал Акселю в подарок.
