– Все равно с доказательствами в отношении Антонова слабовато.
– Без тебя знаю, что слабовато, но на меня Мирошниченко давит, требует к понедельнику раскрыть дело, а раскрытия без ареста не бывает.
Пока прокурор держал речь, я успел прийти в себя и мобилизоваться для дальнейшей борьбы. Теперь свобода Михаила Антонова стала для меня вопросом чести. Пусть он будет хоть трижды убийцей, но я за него постою.
– Понятно. Мирошниченко, – я непроизвольно посмотрел в сторону райкома партии, – с Сычом братался, пил мировую на брудершафт, в итоге Сыч – персональный гость Антона Антоновича – подло убит. Но кем убит? Ходил мой тесть наверх или нет, это еще неизвестно, а вот Паксеев точно в это время мимо туалета проходил. Заскочил туда на минуточку, шарахнул Сыча по башке и поскакал вниз со своей любовницей обниматься, алиби себе выстраивать. Разве так не могло быть, Вадим Петрович?
– Могло. Это меня и удерживает от ареста подозреваемого. Давай, Андрей Николаевич, оставим этот разговор до понедельника, а там я решу, что делать: арестовывать Антонова или отпустить на подписку о невыезде.
– До понедельника так до понедельника!
– Ты насчет Сурковой меня понял? Не вздумай с ней разборки наводить – я вас тогда обоих в порошок сотру и по ветру развею.
– Да пускай она, падла, живет как хочет! Я к ней близко не подойду.
От прокурора я пошел к Казачкову, он жил на соседней улице. Вадим Алексеевич возился с вилами на огороде. Я попросил его сына вызвать шефа на улицу, сам во двор к Казачковым проходить не стал.
– Ты откуда такой взъерошенный? – спросил меня начальник угро.
– От прокурора. Имел с ним диспут о роли проституток в советском уголовном праве.
– Надеюсь, вы мирно расстались? – обеспокоился Казачков.
– Как заяц может расстаться с медведем? Я с просьбой пришел, Вадим Алексеевич. Дайте дежурному команду, пускай разрешит кормить Антонова в моем кабинете. Что он будет, как бич какой, в камере есть?
– Даже не проси. Ничего с твоим тестем за трое суток не случится.
– Я так понимаю, что задержание Антонова – это наша местная самодеятельность?
– Угадал. Всех оперативников из КГБ сегодня утром в город отозвали.
– А что случилось, революция намечается?
Казачков ненавязчиво осмотрелся по сторонам. Хотя рядом с нами никого не было, он понизил тон до полушепота:
– Говорят, наши на днях над Курильскими островами южнокорейский «Боинг» сбили. За границей шум поднялся, мол, самолет был пассажирским, летел по разрешенному маршруту, а его взяли и чпокнули ни за что ни про что.
– В КГБ боятся провокаций иностранных спецслужб? Понятно. Я бы на их месте тоже в город все силы стянул, мало ли что.
– Я сегодня разговаривал по телефону с руководителем их бригады. Он говорит, что руна – это рисунок психически больного человека, а убийство Сыча – чистая бытовуха на почве пьянки. Ты мне вот что скажи, Андрей, у прокурора что, появились новые доказательства в отношении твоего тестя? В честь чего он санкционировал его задержание?
– Инга Суркова дала показания следователю, что слышала, как Антонов поднимался наверх.
Казачков с удивлением посмотрел на меня, словно я по пути к нему вляпался в коровью лепешку и забыл оттереть дерьмо с обуви.
– Андрей, ты же говорил, что эта Инга у тебя ручная, как домашний хомячок?
– Как видно, ошибся. Не в ту породу грызунов ее записал: думал, что она свинка морская, а оказалось – крыса.
Мы еще постояли, покурили, вспомнили общих знакомых из областного УВД.
– Вадим Алексеевич, – спросил я напоследок, – а как вы думаете, есть в нашем ДК подземный ход или потайные галереи?
– Подземного хода нет. Его ведь незаметно не выкопаешь. А насчет тайных переходов ничего тебе сказать не могу. Вполне возможно, что есть, только о них никто не знает. Документация-то на здание утрачена.
Весь оставшийся день я слонялся по дому, не зная, чем заняться. Ни читать, ни слушать музыку, ни прибираться в комнате настроения не было. Я подумывал, не выпить ли мне рюмку-другую, но решил к спиртному не прикасаться. Вдруг завтра придется действовать, а я с перегаром?
Поздно вечером ко мне пришла Инга с ребенком на руках. Я разговаривал с ней на крыльце, внутрь дома не пустил.
– Андрей, у меня не было другого выбора. – Черные глаза Инги недобро поблескивали на смуглом лице. – Следователь сказал, что если я не дам показания на Антонова, то они отнимут у меня ребенка, сдадут его в детский дом, а меня саму арестуют за дачу ложных показаний.
«Врет, врет, и так нескладно! – с досадой подумал я. – Кто бы знал, слышала она шаги Антонова или нет? Это Паксеев, сволочь, ее науськал против моего тестя выступить. Интриган хренов. Ничего, будет и на моей улице праздник! Я тогда вам обоим звонкой монетой отплачу за то, что вынужден бегать по всему поселку и заступаться за человека, который мне ни брат, ни сват, ни воинский начальник. Не тесть и даже не товарищ».
– Инга, ты все сказала? Тогда – до свидания!
Я закрыл дверь. Она постояла с минуту, сплюнула в сторону, перехватила ребенка на другую руку и ушла в наступающую темноту.
10
В ночь с субботы на воскресенье Мирошниченко был госпитализирован в областную больницу с сердечным приступом. Исполнять его обязанности стал сорокашестилетний второй секретарь райкома партии Александр Голубев. К ветеранам войны он не испытывал ни малейшего пиетета, для него они были не более чем занудливые пенсионеры, которым постоянно что-то надо.
В понедельник Голубев провел совещание с руководителями партийных и хозяйственных органов района.
– Наша главная задача, – объявил он, – это уборка урожая. С сегодняшнего дня всех, кто не занят на предприятиях с круглосуточным циклом работы, кто не обеспечивает жизнедеятельность и поддержание правопорядка в районе – всех в поля на помощь селянам! Школьников – в подшефные совхозы, совслужащих – на овощебазы и овощехранилища. План по уборке сельскохозяйственных культур мы обязаны выполнить во что бы то ни стало! Все силы на село! Чтобы ни одного бездельника в поселке я не видел! Гордеев!
Начальник милиции встал.
– Если кто-то по поселку будет во время уборочной кампании ходить «руки в брюки – хрен в карман», я думаю, ты знаешь, как надо поступить. Сергей Алексеевич!
В зале встал председатель Верх-Иланского районного суда.
– Пока у нас идет уборочная страда, не надо никаких штрафов. Всем мелким хулиганам по пятнадцать суток – и на отработку на овощебазу.
– За выполнением плановых работ на селе мы не должны забывать о частных подворьях, – продолжил Голубев. – На период с 15 по 18 сентября синоптики прогнозируют хорошую сухую погоду, дальше могут зарядить дожди. Я предлагаю субботу, 17 сентября, объявить всеобщим днем уборки картофеля. Занятия в школах в этот день отменить. Руководителям всех рангов обеспечить работников транспортом для выезда в поля. На вывоз урожая мобилизовать весь грузовой автотранспорт в районе. Запомните, товарищи! Картофель – это второй хлеб в Сибири. Если мы не можем каждому труженику вдоволь дать мяса и фруктов, то мы обязаны оказать ему посильную помощь в уборке урожая. Картофелекопалки, автобусы, грузовики – это наша забота.
