Он так и не принял облик человека, и сейчас Иллиана на миг забыла обо всем, любуясь своим царевичем. Рельефом его загорелого тела, изгибами удивительного хвоста, а еще безупречными мышцами под кожей, что в свете утреннего солнца цветом напоминала расплавленный сахар.
Торриен нашел черную ленту с золотой вставкой и начал завязывать низкий хвост.
Иллиане показалось ужасно несправедливым, что обсидиановый водопад прядей царевича вот-вот окажется жестоко стянутым. Она так любила его волосы. Но только тихо вздохнула и ничего не сказала по этому поводу.
Мыслями она вернулась к шумящим за дверью нежданным гостям и невольно нахмурилась. Ничего ведь еще не кончилось. Торриен спас ее от смерти, но надолго ли?
Когда они выходили из зала, в полузабытье она слышала его категоричные слова: “Трон отныне мой”. И даже успела подумать, что ей показалось. Позже Иллиана так и не успела спросить его об этом, но если сказанное — правда, то Дарьеш не отступит. Может разгореться война.
Девушка глубоко вздохнула и закрыла глаза. А затем тихо проговорила:
— Ты совсем не такой, как остальные мираи.
Это прозвучало так странно и неожиданно, что Торриен даже замер. Повернул к ней голову и внезапно… улыбнулся.
— Это ты сейчас оскорбила весь мой народ или сделала мне комплимент?
Уголки его губ начали беззвучно вздрагивать, когда Иллиана широко распахнула глаза, испуганно мотая головой со словами:
— Нет, я не оскорбляла всех мираев!
Похоже, это выглядело настолько забавно, что Торриен все же не удержался, и короткий смешок вырвался из его груди.
Он поправил браслеты на руках, аккуратно уложил цепи. А затем с легкой задумчивостью ответил:
— Ты только сейчас поняла, что я не такой, как другие? — И, когда она ничего на это не сказала, добавил: — Знаешь, я рад, что родился фактически бастардом. Отец, конечно же, признал меня, ведь любой ребенок в семье мираев — великое благо. Но, по сути, после рождения Дарьеша никаких особенных прав я не имел. И это самое прекрасное, что со мной случалось в жизни. Кроме тебя, конечно, — прибавил он с улыбкой, хитро стрельнув в девушку взглядом. — Иначе был бы я таким же хладнокровным, как и остальные. Всех мираев с детства учат, что они выше других. Выше людей. А шерисмираи вообще выше всех. Мне это никогда не нравилось, потому что я не мог забыть свою мать. Она ведь была человеком.
Он отвёл взгляд и задумался.
— Знаешь, — проговорил через мгновение, — младенцы не должны ничего помнить. Но мне кажется, я помню миг своего рождения. Единственный миг, в котором я видел плачущую женщину с улыбкой на лице. И больше ничего. Учителя и медики говорили мне в детстве, что это фантазии. Что я просто хотел бы иметь мать. При этом они уверяли меня, что на самом деле мне это не нужно. Ведь к моим услугам все сокровища Шейсары. Я — сын Аджансара Кровавого полумесяца. И мне не нужна мать.
Торриен затих, спокойно взглянув на Иллиану. А девушка так и сидела на постели, глядя на него снизу вверх, не смея произнести ни звука. Истории, в которых Торриен рассказывал о своем детстве, были такой редкостью, что она боялась хоть в чем-то перебить его. Поэтому, когда в дверь снова агрессивно постучали, она едва не выругалась так, как не подобает приличной девушке.
Но Торриен не обратил внимания. Словно его не ждал взбешенный брат и подкрадывающаяся гражданская война. Он оперся о резную стойку кровати и продолжил:
— Я быстро научился делать вид, что со всем согласен, и меня не трогали. Бастард без прав на трон мало кому интересен. Тем забавнее то, как это повернулось сейчас. Ведь, кроме меня, больше нет ни одного носителя священного огня царей.
Торриен подмигнул ей, протянул руку вперед, и на его ладони вновь зажглось пламя. Но оно больше не было прежним. Когда-то царевич при ней пытался изменить цвет собственного огня. Но сейчас без всяких усилий вверх взметнулись рубиново-алые горячие языки. Это действительно было очень красиво. Словно живая драгоценность.
Торриен шагнул к Иллиане, присаживаясь на кровать, взял ее руку, которую она отчаянно пыталась отдернуть, и шепнул:
— Не бойся.
А в следующий миг расположил ее ладонь над пламенем.
Девушка затаила дыхание, больше всего на свете боясь обжечься. Но вместо этого между ее пальцами просто сверкнул рубиновый свет. Огонь мягко облизывал кожу, ничуть не обжигая и даже даря странное ощущение удовольствия. Будто драгоценные язычки ласкали ее, щекотали и гладили.
— Потрясающе, — выдохнула она.
— А теперь возьми его, подержи, — с мягкой улыбкой сказал царевич.
— Что? Я не могу!
— Почему? — приподнял брови мужчина.
— Потому что я не умею колдовать. У меня ничего не получится, — отшатнулась Иллиана, мгновенно оробев. — Он потухнет.
— Ты — потомок жрецов, от которых произошли все мираи, — спокойно объяснил Торриен. — Ты обладаешь магией, просто никогда не развивала ее. И огонь послушается тебя. Ты не способна сама вызвать его, но удержать сил хватит.
С этими словами мужчина просто перевернул ее кисть ладонью вверх и перекинул туда свое рубиновое колдовство, как ручного зверька.
Пламя подпрыгнуло и взметнулось вверх, чтобы уже через долю секунды приземлиться на распахнутой женской ладошке.
Кажется, Иллиана перестала дышать.
— Как маленькое живое сердце, — протянула она пораженно, удерживая огонь между пальцами.
Прошло несколько секунд, в течение которых девушка не могла оторваться от волшебства на своей руке. Первого в ее жизни волшебства. А затем огонь вдруг поменял цвет на желтый и потух.
Иллиана подняла на царевича удивленно-разочарованный взгляд, а он лишь улыбнулся:
— Для первого раза отлично! — похвалил он. — Колдуешь не хуже, чем Саримарх. Все мираи обзавидуются. Когда я сяду на трон, ты займешь место казиса, так и знай.
Он усмехнулся, и Иллиана не стала спрашивать, шутка ли это. Потому что она вдруг поняла, что ей хотелось бы услышать иные слова. О том, что она займет совсем другое место, а вовсе не будет первым жрецом мираев.
От этой мысли ее щеки покраснели, и она поспешила сменить тему, спросив:
— Ты будешь претендовать на трон, несмотря на желания брата и сестры?
— Буду, — кивнул Торриен. — Брат переступил черту, и я кое-что понял. Скрываться вечно невозможно. В мире нагов только сильнейший диктует правила. Значит, чтобы было так, как хочу я, придется стать сильнейшим.
— А я? — тихо спросила Иллиана, оказавшись не в силах сдерживать свои желания. Ей слишком хотелось, чтобы он ответил что-то про нее. Про ее место в его жизни.
— А ты будешь рядом со мной.
— Но меня никогда не примут мираи, — задумчиво и немного устало проговорила девушка, опустив взгляд. — Я же человек.
