Ваша дочь, боже мой! Ваша дочь на кухне.
Я ору как резаная, бросаю трубку, мчусь туда, ныряю в густой пар и слышу бульканье кипящей воды.
И вдруг как стоп-кадр, как при вспышке молнии. Анаис стоит на стуле. Ее рука в двух сантиметрах от кастрюльки. Я отчаянно кричу:
– НЕТ!..
Она уже почти коснулась раскаленного металла. Я срываюсь на нутряной, животный вопль:
– НЕТ, АНАИС!
Малышка замирает. Стул покачивается, словно раздумывая, не рухнуть ли на газовую плиту, и вновь опускается на четыре ножки. Я хватаю одной рукой Анаис, другой отодвигаю кастрюльку и выключаю газ.
– Детка, деточка моя. Ее сердечко бьется у моей груди.
– Ты меня намочила, мама.
Я голая и мокрая.
Плохая мать. Безумная. Безответственная.
Телефонная трубка так и висит на проводе.
Я поднимаю ее, подношу к уху.
Тишина, никого нет.
Никого в кухне.
Никого в доме.
Только теперь до меня доходит, что я не одета.
Кто-то наблюдает за мной, видит меня под душем, в постели, каждую минуту.
Кто-то вторгается в мое интимное пространство.
Кто?
Монстр-извращенец? Ангел-хранитель?
Как это возможно?
И этот голос, боже мой. Я уверена, что этот голос мне знаком.
14
Вёль-ле-Роз, 26 января 2016
Я открываю «Желтые страницы», зажмуриваюсь, палец скользит вниз, останавливается.
Я полагаюсь на случай в чистом виде.
Читаю.
Мишель Деламар. Каменщик в Кани-Барвиле. Звоню.
Разумеется, этот Мишель Деламар не вполне понял, чего я хочу. Плевать, главное сделано, он придет завтра на улицу Виктора Гюго и тщательнейшим образом обследует стены, пол и чердак. Потом я позвонила Мартино и сказала, чтобы завтра не приходил. Он тоже ничего не понял. Ворчал, по своему обыкновению, мол, так он никогда не закончит мой магазин.
Я ужинаю с Клер в «Марине». Мы в блинной одни. На горизонте ни тени клиента. Клер, как и я, зимой выживает как может и с нетерпением ждет майских праздников. Она одна растит четырехлетнего сынишку Тома, мальчик даже ходил к Элизе в прошлом году, до того как пошел в садик.
Пока мы едим, Анаис и Том играют вместе на полу, у коробки с «Лего». В своем ресторане Клер устроила детский уголок, как в приемной врача: игрушки в ящике, журналы на низком столике, на этажерке книги.
Я пробую блинчик с морскими гребешками, луком-пореем и дьеппским соусом. Не знаю, каковы блинчики Клер в разгар лета, но в мертвый сезон… пальчики оближешь! Я вообще-то не пью, а тут подруга наливает мне уже третий стакан сидра.
За ужином я и рассказала Клер все. Просто так, без особой причины. Наверное, сказались усталость, одиночество и страх. Я все выложила. Про письмо Меленга, секрет Анаис Обер, одержимость Александра, анонимные звонки, песни Анаис и… про Адель.
Клер долго сидит, уставившись на меня, так смотрит психотерапевт на пациента с отклонениями. Потом, покусав губы, говорит:
– Про все остальное ничего не знаю. Если честно, я мало что поняла про рукопись Виктора Гюго, пьесы, Мадемуазель Анаис и призраков, которые проходят сквозь стены и пользуются мобильником. А вот насчет Александра могу сказать одно: будь с ним поосторожнее!
Я удивлена!
– Что ты имеешь в виду?
Клер краснеет. Вернее, розовеет. Она хорошенькая, чуть полноватая, с большими светлыми глазами, на щеках россыпь веснушек, густые кудрявые волосы делают голову похожей на шар. Симпатяга, говорят вёльцы. Она кашляет, осушает стакан сидра и наконец решается:
– Знаешь, Ариана, моя история матери-одиночки далеко не так романтична, как твоя. Твой Рюи улетел на край света, а чтобы отыскать отца Тома, GPS-навигатор не нужен. Он работает вахтовым методом на атомной электростанции Палюэль и получает достаточно, чтобы содержать дом в Блосвиле – меньше чем в десяти километрах отсюда – и выплачивать алименты еще двум дурочкам вроде меня.
Мы смеемся. Вылетает пробка из второй бутылки сидра. Наши стаканы встречаются звеня.
За здоровье подлецов! Но нить я не потеряла.
– Так что насчет Александра? Что значит твой совет?
– Какое определение ты предпочитаешь? Бабник? Трепач? Захребетник? Я не знала, что он еще и двинутый на этой истории с актрисой и книгой Виктора Гюго, но меня это не удивляет.
Последний морской гребешок. Под сидр. Я смакую. Во мне просыпается стерва.
– У тебя с ним было?
Клер отвечает смущенной улыбкой, лицо покрывается розовыми пятнами.
Нет уж, я ее дожму.
– Уверена, что да!
Клер опускает глазки. А я не отстаю:
– Я не ревную, Клер, плевать мне на этого типа.
– Один раз, сто лет назад. Тому еще и года не было. Но я знаю, что говорю, Ариана. Не подпускай его близко.
Мы снова смеемся. Я встаю, меня чуть пошатывает. Сколько лет я не брала в рот ни капли спиртного? Иду к Анаис и Тому. Повсюду валяются пластмассовые детали конструктора, журналы и книги тоже разбросаны.
Внезапно мой взгляд застывает.
Книга!
Невозможно не узнать «Прогулки в Вёле».
Наклоняюсь, беру брошюру и лихорадочно листаю. Где же страница 42? Фотография с праздника Виктора Гюго? Та, которую от меня скрывают, с тех пор как я приехала?
42-й страницы нет… Остался жалкий клочок бумаги возле корешка.
Зал ресторана качается. Когда же кончится это безумие?
Я оборачиваюсь к Клер и кричу:
– Почему? Почему она вырвана, эта страница? Анаис с Томом смотрят на меня как-то странно.
Клер, убирая посуду, пожимает плечами:
– Понятия не имею, книга старая.
– Вот именно, – не унимаюсь я, – как она здесь оказалась, эта книга, в твоей блинной? Клер отвечает сухо, ее раздражает моя истерика:
– Не знаю. Вообще-то, в деревне у всех она найдется, на полке или в чулане…
15
Вёль-ле-Роз, 27 января 2016
Мишель Деламар, каменщик из Кани-Бравиля, пришел утром, как обещал. Пузан лет шестидесяти в сопровождении двадцатилетнего подмастерья, застенчивого и красивого как бог. Деламар проверил все, от фундамента до конька. Простукивал стены, передвигал мебель, осмотрел чердак. На это ушел почти весь день. Я не отходила от него ни на шаг, как второй подмастерье, только более неповоротливый, чем красавчик в рабочей спецовке. Чем дальше продвигалось дело, тем шире становилась улыбка Деламара.
