Я таращусь на него, во рту скопилась слюна, щека горит от новой пощечины. Перед глазами пляшут искры.
– Где книга?
Я мотаю головой. Как убедить этого психа, что я ничего не знаю? Я стою перед ним на коленях и чуть не плачу.
– Где книга? Все сходится, Ариана. Она здесь, наверняка здесь.
Я покорно киваю. Александр подходит ко мне и вынимает кляп.
Я ору что есть мочи:
– Понятия не имею, недоумок!
Пусть меня услышит весь Вёль!
От звонкой оплеухи вспыхивает болью все лицо. Липкая ткань снова затыкает мне рот.
– Ты врешь, лапочка. Тайник здесь, иначе и быть не может. Все остальные гипотезы завели меня в тупик. Ты должна была как минимум найти другие письма Меленга или еще что-нибудь, неважно что.
Наклонившись, Александр берет осколок бутылки и подносит к моему горлу.
– Ты заговоришь, дорогая. Разгадка тайны здесь, в этих стенах, я достаточно ломал голову все эти годы, чтобы понять, где искать.
Он убьет меня. Я вижу это по его глазам. И сделает он это здесь, в моем доме, ради химеры, которая свела его с ума.
Осколок стекла впивается в шею.
И в эту самую секунду с треском вылетает входная дверь.
На пороге трое полицейских. Александр не успевает даже обернуться, как его прижимают к полу четыре сильные руки. Третий полицейский вынимает у меня изо рта кляп. Улыбается:
– Что ж, кажется, мы вовремя.
Я с трудом сглатываю. Горло еще болит, как будто туда продолжает затекать липкий яд.
– Ка… Как вы узнали? – невнятно бормочу я. Молодой полицейский удивлен:
– От вас!
– От меня?
– В жандармерию позвонили пять минут назад. Звонок поступил отсюда, из этого дома.
19
Вёль-ле-Роз, 29 января 2016
Полицейские увели Александра и оставили меня одну. Я должна зайти к ним как можно скорее, чтобы дать показания.
– Да, да.
Я пообещала. Сказала: дайте только одеться.
– Я скоро, я сама приду в жандармерию.
Я позвонила Элизе. Поговорить, правда, пришлось с Анжело. Да, Анаис пришла. Она играет в саду. Спокойно переночевала у Клер, все в порядке. Потом я долго стояла под душем, пока вода не стала ледяной.
Не думать больше ни о чем.
Я вернулась в магазин. Начала собирать куски дерева, осколки стекла и гипса. Встала на колени, чтобы все рассортировать. Солнечный луч вдруг залил пол светом – так в театре софит освещает пустую сцену.
В этом помещении одно окно. Из него видна деревня: множество вилл громоздятся одна на другую по всему склону, и кажется, будто каждая расположилась здесь, не думая о соседях, с единственной целью – захватить наилучший вид на море. Когда я сидела на полу с кляпом во рту, окно было у меня за спиной.
Я же не сошла с ума!
Встаю, беру самую большую кисть, баночку черной гуаши, лист ватмана формата А0—1200 × 840 мм. Пишу огромными буквами:
КТО ВЫ?
Беру стул и сажусь перед окном. Импровизированный плакат держу на коленях. В окно его хорошо видно.
КТО ВЫ?
Я жду.
20
Вёль-ле-Роз, 29 января 2016
Сколько я уже сижу на стуле перед окном? Час, не меньше. Телефон молчит. Если нужно, буду сидеть здесь весь день.
* * *
В первое мгновение я не верю своим глазам. Сначала различаю только расплывчатые цвета, лиловый и красный, просто пятно… пятно в точности тех же оттенков, что и свитер, который я купила Анаис месяц назад в квартале Дефанс. Ее зимний свитер для Вёля. Тот, который я положила вчера вечером в дочкину сумку, тот, который Клер должна была надеть ей сегодня утром. Пятно появилось в окне самой верхней виллы – дома с пурпурными ставнями, в стиле швейцарского шале, трехэтажного, с башенками.
Неужели у меня галлюцинация? Еще одна?
Щурюсь, стараюсь сосредоточиться – нет, ничего больше не разглядеть. Но я не сдамся. Всматриваюсь в виллу несколько долгих секунд, и вот высокая массивная фигура затеняет оконный проем, как будто кто-то приближается к лилово-красному пятну. Это свитер Анаис, теперь я уверена. В следующее мгновение цветная точка исчезает.
Я захожусь в крике. С грохотом распахиваю входную дверь магазина и бегу, даже не прикрыв ее, по улице Виктора Гюго. Я не оделась, на мне только широкая рубашка. Зимний холод кусает голые руки, грудь, живот. Плевать. Ноги сами несут меня вверх по улице Поля Мёриса. Я сворачиваю на улицу Вакери, задираю голову, пытаясь сориентироваться в этом лабиринте переулочков среди вилл. Выше, выше – фахверковая стена и пурпурные ставни выше. Тупик Сотвиль заканчивается тремя десятками ступенек, и я взбегаю по ним, прыгая через одну. На эспланаде полно чаек. С круглой площади открывается несравненный вид на пляж Вёля. Но я не обращаю на него внимания, вилла с пурпурными ставнями прямо передо мной, десятью метрами выше, справа, у шоссе.
Я бегу. Останавливаюсь, запыхавшись, с горящими ногами, у деревянной двери. Толкаю ее. Она открывается.
Меня как будто ждали.
Я медлю на пороге, но мой материнский инстинкт яростно отметает последнюю предосторожность. Я вхожу. Иду по длинной пыльной прихожей. Почти сразу слышу быстрые шаги, от которых вибрирует большая дубовая лестница, ведущая на второй этаж.
Сердце вот-вот вырвется из груди. В тишине вдруг звенит радостный голосок:
– Мама!!!
– Анаис?
Моя дочка сбегает по последним ступенькам и прыгает мне на шею:
– Мама, мамочка, ты нашла дома стихи?
– Да, да, спасибо.
По моим щекам текут слезы. Я больше не пытаюсь понять что бы то ни было.
– А я тебя видела, мамочка, – продолжает Анаис со своей ангельской улыбкой, – я видела тебя в окне. Я тебе помахала, а ты не видела меня. Ты так быстро вскочила и помчалась!
Лестница снова вибрирует. Кто-то тяжело спускается к нам. Появляются две ноги, потом высокая фигура.
Анаис радостно хлопает в ладоши:
– Дедуля!
Голос моего свекра гулко разносится по пустому дому:
– Идемте, Ариана, не задавайте вопросов, все потом, пока просто идемте со мной.
Мы поднимаемся по лестнице. Анжело идет замыкающим. Голос его спокоен. Каждое слово он произносит так, словно долго и тщательно его обдумывал:
– Вилла «Одеон» была построена по заказу Анаис Обер в 1827 году, меньше чем через год после ее первого приезда в Вёль. Именно в театре «Одеон» на долю Мадемуазель Анаис выпали почти все ее сценические успехи. Она сама утвердила планы дома и руководила строительством.
