Я продолжаю изливать душу Мюгетте.
– Боюсь, я, сам того не желая, затронул больное место, какую-то старую историю. Я просмотрел подшивки местных выпусков «Курьера Ко» почти за семьдесят лет. В округе были странные случаи, пропавшие подростки, подозрительные смерти. Если подойти к прошлому методично, связать незначительные с виду происшествия, все станет ясно. Булочница так странно смотрела на меня сегодня утром. А когда я проходил мимо школы, родители почему-то…
Взметнувшееся облачко пыли щекочет Мюгетте ноздри, и она звонко хохочет.
– А чего ты хотел? Три недели подряд донимаешь людей расспросами о ярмарке-от-всех. Суешь им так называемый фоторобот женщины, который нарисовал по памяти. Твердишь, что она не могла раствориться в воздухе… Просишь сообщить, если встретят ее…
Пресловутый фоторобот, действительно нарисованный по памяти, лежит на пианино прямо возле Мюгетты – набросок толстой краснощекой женщины весьма умеренного сходства с оригиналом. Только серое платье с маками может послужить зацепкой, но с 21 мая непрерывно льет дождь, и эта участница вряд ли появится на следующей ярмарке одетой по-летнему.
Даже погода против меня!
Я посвятил расследованию три недели и сумел отыскать всего одну ниточку. Бывшая нянька из соседней деревни Мон-де-л’Иф отдаленно похожа на маковую женщину. Ее дети ходили в начальную школу в Туфревиле-ла-Корбелин одновременно с Флорианом и Полиной. Но, во-первых, нянька давно переехала, а во-вторых, никто, как ни странно, не помнит ее имени.
– Круговая порука области Ко, – смеется Мюгетта. – Край молчунов! Могу выдвинуть другую гипотезу: ты рисуешь не лучше малолетки из детского садика.
Ничто так не мотивирует, как поддержка близкого человека.
Я подхожу к ней, держа в правой руке ножницы, а в левой газету. Ни дать ни взять злостный анонимщик, готовящийся завалить деревню подметными письмами. Наклоняюсь к фотороботу, потом к Мюгетте:
– Клянусь тебе, я выясню, почему эта женщина копирует нашу жизнь.
– Тебе не кажется, что ты хватил через край, Габи?
– Я?! А Полинины куклы? А коробки с дисками Флориана, в которых не хватает именно тех, что я видел на ярмарке?
– Флориан дал эти диски приятелю!
– Вот именно! У нас этих дисков больше нет, а та женщина их продавала. Она как будто нарочно собрала все вещи, которые принадлежали нашим детям.
– Все?
– Очень многие.
Отложив тряпку, Мюгетта садится на табурет у пианино.
– Итак, по твоей версии, Габи, эта женщина много лет коллекционирует вещи, которые мы разбрасываем направо и налево. Как фанатка или помешанная… ну, скажем, на Амели Нотомб, рылась бы в ее помойке, проникала к ее друзьям, к няне ее детей, чтобы стянуть забытые мелочи, выслеживала ее в пункте приема утиля и присваивала ненужное ей старье?
В точку, Мюгетта!
Я торжествую.
– Да. Именно так.
Увы, радуюсь я недолго.
– С какой стати ей фанатеть по тебе?
– По нам, Мюгетта. По нам. По нашей семье…
– Ты меня утомил…
Она поднимает крышку пианино и выстукивает три ноты.
До, ми, соль.
Трех нот достаточно, чтобы я прикусил язык. Наше пианино онемело, с тех пор как Полина перебралась в Тулузу. Раньше дочь играла едва ли не каждый день. Музыка была частью нашей жизни. Полинино пианино, диски Флориана, песенки Мюгетты. В каждой комнате звучала своя мелодия. Что такое счастливая семья? Какофония.
Сегодня напевает только Мюгетта. Над клавишами стоит партитура «Прекрасной Елены» Оффенбаха. В молодости жена пела в маленькой местной труппе, которая ставила оперетки. Я сопровождал ее на гастроли – дальше Парижа они не уезжали. Только через пять лет я набрался духу и признался ей, что терпеть не могу музыкальные комедии. В тот день я почувствовал себя предателем.
Потом Мюгетта бросила петь. Первое время еще ходила с подругами на спектакли, но скоро перестала. Никто, кроме Мюгетты, оперетту не любит.
Ми, фа, соль.
– Едем!
Мюгетта оборачивается ко мне, смотрит удивленно:
– Куда?
– В Тулузу, к Полине.
– Вот так просто возьмем и поедем?
– Да, вот так просто! Ты недовольна, что я сижу в четырех стенах, что отвык от спонтанных поступков. Так что давай – быстро собираем чемоданы, снимаемся с якоря и едем к дочери в Тулузу… Мы с Рождества ее не видели!
– А твой второй том?
– Три дня. Мы едем на три дня. Могу себе позволить посвятить три дня дочери раз в полгода.
Я кладу руку на плечо Мюгетты, провожу пальцем по клавишам пианино.
Фа, си, до.
Комментарий Мюгетты
Хороший вопрос, Габриэль. Я задавалась им не один год, с тех пор как ты признался мне, что терпеть не можешь Оффенбаха, Франсиса Лопеса
[30]и Жоржа Гетари
[31].
Да, просто замечательный вопрос.
Заверить любимого, что любишь то же, что любит он… Это доказательство любви или предательство?
Со временем я получила ответ. Пять лет ходить на мои спектакли, слушать «Дорогу цветов»
[32], когда любишь только рок и авторскую песню, – это было доказательство любви, лучшее доказательство из всех возможных.
Таких доказательств ты давно не даешь мне, милый.
И еще, откровенность за откровенность, все эти годы я пела для тебя и только для тебя.
7
С террасы открывается восхитительный вид на Тулузу, Южный канал и аэробусы, взлетающие из аэропорта Бланьяк.
– Не спорю, – убеждает Станислас нас с Мюгеттой, поднимая бокал, – от самолетов немного шумно, но это лучше, чем жить, как мои коллеги-инженеры, на другом конце Тулузы и проводить два часа в пробках, чтобы добраться через весь город на работу.
От меня трудно дождаться доброго слова о зяте, но должен признать, что дом великолепен: терраса из потемневшего тикового дерева располагает к отдыху, искрится солнечными бликами бассейн, зеленеет свежеподстриженный сад. Коттедж, превращенный во дворец по мановению волшебной палочки «короля Мерлина», как говорила в детстве Полина, в сказочный дворец, где теперь царит и правит моя дочь.
