Но толкования, кем были упыри, в которых верили древние славяне, Владимир не нашел. Он пришел к выводу, что, скорее всего, это было злое божество и жертвы ему приносились, чтобы умилостивить его. Возможно, упыри были как-то связаны с миром духов. Во всяком случае, вряд ли изначально слово «упырь» имело тот смысл, какой приобрело позднее.
В брошюрке под авторством Измаила Срезневского
[20], которую Владимир бегло просмотрел, он нашел подтверждение существования трех периодов восточнославянского язычества: «период обожания Перуна был последним, период поклонения „роду и рожаницам“ – ему предшествующим, а древнейшим – период поклонения упырям и берегиням». В брошюре приводилось много примеров упоминания упырей в преданиях славян: в мужском роде (упир, упюр, впир, вампир) и в женском (упирина, вампера), и почти везде упырь являлся в образе либо летучей мыши, либо привидения, оборотня, злого духа, высасывающего кровь у людей.
Впрочем, это не помогло Владимиру ответить на главный вопрос: существуют ли или существовали упыри, вампиры, на самом деле? А если их нет, то почему среди множества мифических существ наибольший интерес до сих пор вызывают именно они? Стоит ли верить Кате, утверждавшей, что ее брат действительно видел недавно умершего Кузякина? Хотя, с другой стороны, если допустить существование упырей, происходящие в Чернигове события представляются логичными и связанными друг с другом. Феликс получает доказательство того, что дневник упыря Дунина-Борковского существует, и даже знает, где тот находится. Умирает его бывший приятель Кузякин, и вскоре исчезает его тело из могилы. Феликс сообщает сестре, что видел «живого» покойника – Кузякина. Следуют одна за другой странные смерти, тела убитых обескровлены. Можно предположить, что кто-то воспользовался дневником и «оживил» мертвеца, сотворил упыря, который теперь рыщет в поисках жертв. Убивают Феликса, возможно, единственного, кто знал, где хранится магический дневник Дунина-Борковского, и видел восставшего упыря. Вроде все говорит о том, что в городе промышляет упырь, за исключением того, что на шее жертв не следы зубов, клыков, а аккуратно сделанные надрезы.
Владимир решил, что пора пройтись по следам «упыря» Василия Дунина-Борковского. Для начала он поехал в Елецкий Успенский монастырь, где по преданию в притворе был похоронен Василий Дунин-Борковский как совершивший множество благих дел, жертвовавший на строительство и благоустройство монастырей и церквей Чернигова.
Чувствуя некоторое стеснение в груди, Владимир подошел к собору и, чтобы не заниматься самостоятельно поисками, попросил проходящего мимо монаха показать место захоронения Василия Дунина-Борковского. Тот нисколько не удивился просьбе и, войдя в притвор, провел Владимира в боковой проход, где на стене, под изображением кающегося грешника, была прикреплена бронзовая плита с велеречивой надписью: «Блаженной памяти благородного его милости пана Василя Борковского-Дунина его царской Пресветлой величности Войск запорожских обозного генерального, року Господнього 1717 января 9 написанный».
Дальше шли рифмованные строки славословья, говорилось о его благотворительной деятельности, указывалось, сколько было на его средства отремонтировано и построено церквей в Чернигове, пожертвовано им золота и серебра на их украшение.
– Где же само захоронение славного казацкого старшины? – поинтересовался Владимир.
– Под нами находится склеп, где и покоится тело благочестивого раба Божьего Василия, прославленного многими богоугодными делами.
– Такого уж благочестивого? – засомневался Владимир. – Люди говорят, что отказался он от причастия перед смертью, не захотел облегчить душу исповедью.
– Мало ли что люди говорят! Жена у него была весьма набожная, Мария Васильевна Шуба, дочь православного священника, – она бы этого не допустила, – твердо произнес инок.
Владимиру вспомнилась найденная в книге из перечня Феликса информация, что в год смерти Василия Дунина-Борковского, в 1702 году, в Чернигове пропало бесследно три десятка человек, а два десятка скончались по причине анемии. Для тогда небольшого города потеря полсотни жителей не могла остаться незамеченной. И что значит «по причине анемии»? Медики анемией называют малокровие, которое может привести к летальному исходу. В памяти Владимира всплыло обескровленное тело Феликса на секционном столе.
10
Вечером Владимир прогуливался возле Валов, ему нравились здешние скверы. Он предпочитал ужинать в театральном ресторане, на открытой площадке с чудесным видом, а не в гостиничном, где его раздражали вечерние завсегдатаи. В основном это были базарные торговцы, гордо называвшие себя купцами, и старшие приказчики магазинов, которые приходили с вульгарными, размалеванными девицами или без них, и обычно все заканчивалось тем, что они напивались, горланили песни и били посуду.
В театральном ресторане собирались люди приличные, они старались не привлекать к себе внимания, занятые собой и собеседниками. В будние дни ресторан заполнялся едва ли на треть. Владимир проводил время в одиночестве, просматривая в ожидании своего заказа свежую местную газету.
Сегодня на душе у него было легко, он ощущал приятную расслабленность. Он уже стал привыкать к этому городу, к неторопливой провинциальной жизни и даже свыкся с обязанностями младшего лекаря в нервно-психиатрическом отделении городской больницы. В этот раз он задержался в ресторане, ушел оттуда одним из последних, и когда возвращался в гостиницу через парк, уже сгустились сумерки.
У выхода из парка он увидел подъезжающую карету и вздрогнул от неожиданности: это была та самая странная черная карета с плотно зашторенными окнами, угрюмым кучером с надвинутым капюшоном плаща на лицо, которая уже не раз привлекала его внимание. Карета остановилась метрах в тридцати от него. Владимир, действуя скорее интуитивно, чем руководствуясь какими-либо соображениями, спрятался за деревом и осторожно выглянул из-за него. Время было не очень позднее, но место – безлюдное. Наделенному от природы прекрасным зрением Владимиру сумерки не были помехой, он все хорошо видел.
На оконце кареты сдвинулась темная занавеска, из него выглянула девушка в широкополой шляпе со страусовым пером; нижнюю половину ее лица прикрывал газовый, полупрозрачный шарф. Очевидно, убедившись, что опасность ей не угрожает, она вышла из кареты. На ней были фиолетовый, облегающий фигуру жакет, который подчеркивал ее осиную талию, и широкая юбка до пят. Она двигалась легко и грациозно, но держалась настороженно. Эта девушка вызвала у Владимира ассоциацию с ланью, с опаской передвигающейся по лесу.
Все тут было странным: мрачная карета; темный наряд незнакомки, не подходящий для юной девушки, тем более в летнее время, когда барышни предпочитают более светлые и яркие тона; то, что половину ее лица скрывал шарф, словно она не хотела, чтобы ее узнали. И то, что она вышла прогуляться в сгущающихся сумерках по почти безлюдному парку в одиночестве, хотя могла попросить сопровождать ее хотя бы кучера. То, что она держалась настороженно, говорило о том, что она отдает себе отчет, какой опасности подвергается. Наверняка она знала об убийствах. «Что ее толкнуло на это? У нее здесь назначена тайная встреча, и она не хочет, чтобы кто-нибудь из знакомых случайно ее увидел? Она замужем, и у нее встреча с любовником? Или, что более вероятно, она не замужем и встречается с любимым, которого по каким-то причинам не хотят видеть зятем ее родители?»
