Сумку, которая была из серии «на все случаи жизни», она привезла из Германии. В последний момент, уже перед самым отъездом, мать Степанкова завела ее в первый попавшийся магазин. Кроме сумок, мелких ярких сувениров и улыбающейся продавщицы, в магазине больше ничего не было. Сумки были невообразимо дорогими, особенно вот эта «на все случаи жизни». Она могла стягиваться шнурком, превращаясь в спортивную торбу, в которую легко вместилась не только бутылка коньяка, но и коробка с пирожными. Стоило уложить плотное дно, и от мешка не было и следа – обычная сумка, умело декорированная толстым шнурком.
– Пусть подарок напоминает тебе, что в Москве у нас остался сын без присмотра, – Анжелика Николаевна вручила подарок.
Сын, то есть Степанков, ни в чьем присмотре давно не нуждался, но от сумки отказаться Саша не смогла.
– Я тебе так скажу. – Степанков прикончил последнее пирожное и на всякий случай заглянул в коробку. – Без больного диагноз я, конечно, не поставлю, но одно скажу наверняка – у него психологическая травма, а потом уже твоя неврология.
Что-то подобное она и ожидала услышать. Какая-то деталь всплывала в ее памяти, но чего-то не хватало до полной картинки. Что же случилось в жизни Лагунова, через что же он так болезненно перешагнул? Или, наоборот, не смог перешагнуть?
– Ты заметила, что твой Лагунов постоянно чувствует вину перед женщиной или женщинами, неважно? Главное – чувство постоянное, навязчивое, а оно, как известно всем умным людям, самое разрушительное из всех чувств.
– Ну, это я, допустим, и сама знаю, что чувство вины разрушительное. А почему вдруг – вина перед женщиной? Может, у него вина перед коллегой или перед клиентом, которого обещал спасти от тюрьмы и не спас?
– Согласен. Но, опять же, кого он не воспринимает? Нянечек там всяких, медсестричек, тебя, кстати, тоже. Одним словом – женщин. Ну, так какой отсюда вывод?
Степанков прищурил глаза и смотрел на нее так, словно она давно знала ответ сама.
– Правильно, – продолжал Степанков, – болезнь – это самозащита сознания. И оно будет держаться за болезнь до победного конца. Скорее всего, – Степанков предупредительно поднял указательный палец, – какие-то комплексы сформировались в глубоком детстве, потом с возрастом начали контролироваться, вытеснялись в подсознание. А потом – бац! – стресс! И понеслось! Крыша – тю-тю!
Лекция была красноречивая и познавательная. Степанков, похоже, нравился сам себе. Даже глаза заблестели. Возможно, эти глаза, без тени лукавства и сомнения, и притягивали всех тех, кому нужна была помощь этого грузного, неуклюжего человека, способного заглянуть в святая святых – в человеческую душу.
– Это, кстати, тезис докторской диссертации, – подвел итог без пяти минут профессор.
– О высоких материях я сразу догадалась.
– Как твой алкоголик поживает? Надеюсь, после моих сеансов в стойкой ремиссии?
Саша вытаращила глаза. Никаких знакомых алкашей у нее отродясь не было.
– Ох, эта ваша девичья память! Помощь нужна была другу твоего друга. Фамилию твоего друга не помню, а своего пациента помню – Говоров, – каламбурил Юра Степанков.
Напоминание о Стрельникове навеяло грусть.
– Ты чего сникла?
– Юр, я, наверное, поеду в Германию. Меня приглашают работать в клинике.
– Не смеши людей. Меня тоже, представь, приглашали. Помнишь, я год там прожил. И все! Домой! Тоска там неимоверная. Даже не думай!
Конечно, ему легко говорить, а у нее третий день после встречи со Стрельниковым, и на душе еще паршиво. В Германии она не будет думать о нем. Уже ради этого стоит подписать контракт. Она уедет, а он женится или, наоборот, он женится, а она уедет. От слагаемых сумма, как известно, не меняется.
– Может, у меня там мужчина.
– Какой мужчина? Скажи просто – немец. А то сразу – мужчина. С немками долго жить невозможно. Я это тебе ответственно заявляю. С немцами не пробовал, – хохотнул Степанков, – но уверен – то же самое. Они правильные и пресные.
– Ладно, пока не уехала, ты посмотришь Лагунова?
– Скажи, я тебе хоть раз отказывал в помощи? Конечно, посмотрю. Хоть все отделение пересмотрю.
Давая обещания, Степанков пошел в кабинет и вернулся с толстой записной книжкой.
– Три дня меня не будет. А потом… пятница. Ох, до чего замечательный день! Самый лучший день недели. – Степанков пролистал исписанные страницы. – Понедельник устроит?
Ее устраивали все дни. И если бы Степанков предложил ехать в больницу прямо сейчас, она поехала бы, не раздумывая.
На лечебном факультете Степанкова знали все или почти все. Невзрачный на вид: невысокий, полноватый, слегка растрепанный, при этом он был душой любой компании. Участвовал во всех студенческих движениях, форумах и попойках.
Резкие перемены произошли, кажется, на четвертом курсе. Очередная дама сердца училась в МГУ на факультете психологии. Высокую, на голову выше Степанкова, очкастую девушку Саша видела пару раз в коридорах института и даже была лично представлена, после чего и поссорилась со Степанковым. Как можно было променять ее, лучшую подругу, на ту очкастую дылду?
В результате очередного непродолжительного романа Степанков увлекся психологией настолько, что параллельно заочно окончил факультет психологии в том же МГУ. То ли девушка была прирожденным психологом, то ли Степанков родился для психологии – неизвестно. Вскоре, между делом, Степанков защитил кандидатскую диссертацию, доказав депрессивную компоненту в судьбе алкоголиков. Потом появились на свет монографии. Пришло признание и начало докторской диссертации.
О Лагунове они больше не говорили. Разговор перескакивал с темы на тему, пока Саша не спохватилась. Пора домой.
Всю дорогу до остановки Степанков рассказывал анекдотические случаи из своей практики. И она перестала себя жалеть, и грусть немного развеялась.
– Ты серьезно о немце говорила? Из-за него туда едешь? – Степанков ускорил шаг и дернул ее за рукав. – Знаешь, это даже непатриотично! И принцев у них точно нет.
Говорить о принцах не хотелось. На счастье, за поворотом показалась маршрутка. Но войти в подъехавший транспорт, без определенной сноровки, с первого раза не получилось. Степанков еле затолкнул ее в следующий троллейбус. Створки с трудом закрылись. Пассажиры плотно прижались друг к другу. Ей с трудом удалось занять место у окна, за которым отдалялся Степанков. Потом, прикрыв глаза, она попыталась представить принца. Но с принцем ничего не получалось – перед глазами стоял образ Стрельникова.
* * *
Проехав почти приплюснутой к стеклу, Саша в который раз пожалела, что послушала Степанкова и не поехала в метро. «Нашла кого слушать. Степанков сам, небось, последний раз ездил в общественном транспорте, будучи студентом», – запоздало посетовала Саша. В этот момент пассажиры, стоящие на ступеньках, чувствуя приближение остановки, навалились всей массой на стоящих позади себя. Дверь, немного освободившись от тел, сделала надсадные потуги и со скрипом разверзлась. Живой поток, хлынувший наружу, оттеснил ее от окна, подхватил и практически вынес на улицу. Затолкаться обратно в транспорт, без помощи Степанкова, нечего было и думать.
