Говоров, заварив чай, взял карандаш и бумагу. Вроде ничего особенного, но нарисуешь стрелочки от целого к частному, и смотришь, проясняется понемногу ситуация. Все как на ладони.
– От банка что-то нужно, – Говоров размышлял вслух. – Кому нужно – пока неизвестно. Что нужно? Допустим – деньги.
Стрелка от банка, расположенного в самом центре листка, взметнулась вверх.
– Если бы планировалось ограбление банка, тогда «жучку» не место в конференц-зале. Я его сразу обнаружил. И машину никак нельзя было светить, а они ездили за Стрельниковым в открытую. Нет, действовать в данном случае надо совсем иначе.
Как надо правильно действовать, Говоров не стал строить догадки и перечеркнул стрелку, идущую от банка.
– Остается – информация.
Жирная стрелка поползла в сторону.
– Самая дорогая информация – это вкладчики и тендер на кредитование городского строительства. А может, и еще что. Может, кому-то нужен крупный кредит под низкий процент, кому-то – надежный партнер, способный профинансировать партию на ближайших выборах. В политику лезут все кому не лень.
Говоров аккуратно одна под одной написал фамилии сотрудников, которые чаще всего бывали в этом, будь он неладный, конференц-зале. Получился хороший десяток. Он долго всматривался в запись, вертя в руках бумажный лист, припоминая досье на каждого сотрудника. Потом жирной линией подчеркнул фамилии заместителей. Круг подозреваемых сузился. Завтра он перепроверит и уточнит некоторые детали.
«Не вовремя Стрельников ушел в отпуск. Не вовремя. Хотя никуда он не уехал, – поправил сам себя Говоров. – Утром надо позвонить».
Просчитав еще пару вариантов, Говоров почувствовал усталость. Часы отсчитали четыре утра. Через два часа традиционная, не зависимая от погоды и состояния души, пробежка.
На кухонном столе рядом с чашкой недопитого чая лежал листок, усеянный стрелками и стрелочками. Деньги и власть. Власть и деньги…
Ровно в шесть утра из подъезда показалась подтянутая спортивная фигура Говорова. Он трусцой побежал за дом в направлении парка. И так каждый день. На полпути он встретит возвращающегося такого же бегуна из соседнего подъезда, махнет привычно рукой в знак приветствия и только потом начнет свой неспешный разговор с женой. Это было их время. Он мысленно разговаривал с Лизой, спорил по поводу всего, что его волновало, и, как ни странно, ответы и решения приходили именно в такие утренние часы. На работе он не мог думать о ней, а дома бывал мало. В моменты полного одиночества Лиза была рядом. Как он допустил эту нелепую разлуку?
Он влюбился с первого взгляда. Влюбился по-настоящему впервые и, как оказалось, на всю жизнь.
Военный врач Елизавета Таничева в его часть приехала сразу после института, получив не самое престижное распределение. И тогда однообразная жизнь гарнизона вмиг преобразилась. Молодая, статная, с черными жгучими волосами и такими же в пол-лица глазами, Елизавета лишила всех покоя. В первую очередь – мужчин. У женщин, в основном замужних, тоже нарушился покой, но по другой причине – стали присматриваться больше к своим мужьям. Всем, независимо от возраста и семейного статуса, хотелось понравиться молодой докторше. В медсанчасть стали захаживать даже те, кто раньше и не подозревал о ее существовании. Единственное, что со временем стало отпугивать мужчин-ходунов, – острый язык Елизаветы Евгеньевны.
Со временем все стало на свои места: мужское и женское население гарнизона успокоилось. Судачили, спорили, строили надежды, но без особой надобности к докторше не ходили.
Говоров обратился к Таничевой по делу. И не зайди он тогда в медсанчасть, все у Елизаветы сложилось бы иначе. Семья, дети… Вопрос был пустячный, и сам бы справился. Не стоило ходить. Не стоило…
За два последних года он искал пропавшую жену, где только мог. Обзвонил немногочисленных друзей, чьи телефоны нашел в записной книжке, оставленной на комоде, объездил все военные госпитали в области, дал запросы, побывал в детдоме, в котором выросла Лиза. Но та словно в воду канула.
* * *
Консультация окончилась. Степанков давно ушел, а Роман так и сидел в кровати, силясь вспомнить их разговор. О чем они говорили целых два часа? Он и раньше встречался с психологами или психотерапевтами, хотя разницы между ними не находил, и никогда не отвечал на их вопросы, не рисовал карандашами своих проблем, не придумывал название своему недугу. Степанков ни о чем не спрашивал и разговор начал с анекдота. Потом рассказал о своих планах насчет открытия частной клиники, при этом столько допустил юридических ляпов, что удержаться от замечаний Лагунов не смог. Так за разговорами и пролетели два часа. Он так и не понял: сеанс психотерапии состоялся или еще состоится? Только отчего-то ему вдруг стало легче. На душе.
На прикроватном столике часы проиграли мелодию Вестминстерского собора, а значит, начнется дневная уборка палаты. Санитарка зашаркает шваброй, которая обязательно должна с грохотом упасть на паркет. Потом начнутся ее пустые, ничего не значащие размышления вслух, которые его утомляли, отдавали резкой нервной болью в теле, превращались в пытку. Он автоматически перевел взгляд на часы и плотно закрыл глаза. Пытка обычно длилась не больше пятнадцати минут. Но сегодня ничего не случилось. Кто-то тихонько на цыпочках подошел к окну. Отсутствие сетований на погоду и мягкие шаги заставили Лагунова открыть глаза. Новенькая санитарочка сменила полотенце возле умывальника и присматривалась к шторам.
– Я вас разбудила? Извините. Я первый день на работе и еще не знаю всех выздоравливающих. Вам бы шторы поменять. Темно в палате.
Он ничего не ответил. Он узнал ее и быстро отвернулся к стене. Сердце бешено заколотилось в груди.
На следующий день с раннего утра в палате кипела необычная работа. Пышногрудая, вечно дремлющая сиделка, нанятая Ольгой Эдуардовной для ухода за сыном, пыхтела возле своего подопечного. Роман Лагунов изъявил желание побриться и переодеться. А потом отправил ее к Андреевой узнать имя новой санитарочки, чем несказанно удивил сиделку.
В пятницу в палате сменили тяжелые коричневые шторы, не пропускающие солнца, на светлые, тонкие, почти невесомые. Улыбку Татьяны Лагунов держал в своей цепкой памяти.
* * *
Стрельников закрыл ноутбук. С некоторых пор он чувствовал себя узником замка Иф. За неделю он сделал столько работы, словно над проектом работал целый отдел. Остался сущий пустяк. Если посидеть еще ночь, то к завтрашнему вечеру он может спокойно возвращаться домой.
Он чертовски устал от узкого неудобного дивана, с которого мог свалиться среди ночи. И от Саши, которая непонятно почему его все больше волновала. И от угрюмого кабинета, от портретов каких-то медицинских светил, от полного безделья. Но в этой старой квартире было на удивление тепло и уютно. Здесь была женщина особой породы, которую он никак не мог понять, словно она прилетела откуда-то из других миров. От ее неспешных разговоров Стрельникову начинало казаться, что он просто мальчишка, ничего не понимавший в этой жизни, кроме своей работы.
