От этих мыслей он раздражался и злился на себя. Злился, что соглашался на вечерние прогулки. Вместо того чтобы работать, он бродил старым парком, переходящим в больничный сад. Он зачем-то знал, что с ранней весны до самой осени она пешком ходит на работу. И еще Саша боится темноты. Как же она сказала: «…во всех ее проявлениях в природе и человеке». Оттого зимой, когда рано темнеет, она ездит в «коробчонке». Не в машине, а именно в коробчонке. Как принцесса-лягушка.
Саша брала его под руку, подталкивала в бок, и он послушно сворачивал на какие-то дорожки. Отрывалась от него, размахивала руками, поскальзываясь на мокрой опавшей листве. Он только успевал подхватывать ее.
Он злился на себя, что вдавался в длинные подробные воспоминания. Ни одной женщине Павел никогда не рассказывал о себе. Работа их не интересовала, окунаться в юность не было резона, говорить о Софье, родителях и городах, где он бывал, он и сам не считал нужным. И вдруг ему стало так интересно все, что было с ним до этого вечера. Не рассказал он Саше только о Лере, как и о других женщинах, с которыми просто спал.
– …А я почти никуда из Москвы и не уезжала. Очень давно, еще в детстве, жила в Баку, но недолго.
Жила-была лягушка в своем болоте…
Стрельников улыбнулся нелепому сравнению, потянулся, и старый диван скрипнул, соглашаясь с нелепостью его мыслей.
Саша Андреева покидала Москву всего пару раз, да и то ненадолго. Новая семья матери, в которую Саша попала в свои неполные пятнадцать лет, на деле оказалась далекой от придуманного идеала. В Баку все было по-другому. К ней относились хорошо и заботливо, но… безразлично, что ли. Мать днями пропадала в институте, отчим – в министерстве. Собравшись за ужином, они по привычке обсуждали свои рабочие проблемы, между делом интересуясь ее делами в школе. Единственный человек, с которым можно было говорить, – приходящая домработница. Только благодаря веселой, отзывчивой Айшхен Саша узнала хоть что-то о семье. Отчим, со слов Айшхен, человек серьезный и редкий зануда, но без придирок. А уж Айшхен было с кем сравнить! Светлана Дмитриевна, то есть ее мать, кроме работы, еще любит театр. И подруги к ней приходят, но в основном когда Теймур Акифович в командировке. Не любит он посторонних в доме. Даже Айшхен и та убирается в доме только в его отсутствие. А ведь столько лет работает, можно сказать, свой человек в доме.
Возможно, она свыклась бы, научилась бы жить с матерью и отчимом, если бы не болезнь.
Среди полного здоровья внезапно появилась непонятная слабость. Саша похудела, появились темные круги под глазами. Обмороки у доски стали привычным делом. Благодаря огромным связям Теймура Алиева Шурочку консультировали лучшие светила медицины. За пару месяцев ей сделали столько анализов, казалось, на жизнь вперед. Профессора не решались утверждать, что девочка, учитывая результаты обследования, вполне здоровая, только разводили руками. Прописывали безвредные витамины, настоятельно рекомендовали сменить обстановку. Вот только Светлана Дмитриевна не знала, где взять время на смену обстановки. Отложив все дела и передав своих подопытных мышей старшему лаборанту, она все-таки решилась повезти дочь на отдых в «Ихтису», но в институте иммунологии начался настоящий аврал – грянула министерская проверка. Но даже не это было главным. К министерским проверкам Светлана Дмитриевна давно привыкла. Главное – накануне этой проверки начали дохнуть одна за другой подопытные мыши. Эксперимент по апробации новой вакцины дал отрицательные результаты. Или вакцина никуда не годилась, или опыт проводился с нарушениями инструкций. Светлана Дмитриевна грешила на нового лаборанта. Какой отдых, когда все мысли в лаборатории. Поездку в санаторий Светлана Дмитриевна на время отложила. На самое короткое время – до выяснения причины мышиной смерти.
А потом прилетел дед, и мытарства по эскулапам окончились. На домашнем совете было решено Сашу временно, конечно, отправить в Москву.
Нет ничего более постоянного, чем временное. С тех пор прошло еще пятнадцать лет.
Стрельников открыл ноутбук. Стальная гладь блеснула надкушенным яблоком.
– …Возращение в Москву – один из самых счастливых дней в моей жизни. Помню, когда поднялся самолет, я вовсю разрыдалась и плакала с перерывами до самой Москвы. Нас бабушка встречала, и когда увидела меня с опухшим лицом, думала, что у меня аллергия. Бабушка аллергологом была. Но это было счастье! Я даже ощутила его на вкус.
Он опять вспомнил ее мягкий бархатистый голос и свой неуместный вопрос о вкусе счастья.
– У каждого – свой. Но у моего – точно соленый, – улыбнулась Саша.
– Я люблю город, свою квартиру, двор, соседей. Наш дом послевоенный. Старый. Строили специально для врачей. Ой, я тебя совсем заболтала своими воспоминаниями, – спохватилась Саша.
– Уютно у тебя.
– Это не моя заслуга. Дед с бабушкой были очень счастливы. А когда люди счастливы, создается вокруг такая атмосфера. Атмосфера счастья. Дед умер через полгода после бабушки. Поставил ей памятник. Потом себе заказал. И умер. Говорил, что бабушке там одиноко без него.
Павел шел вслед за Сашей, неуклюже загребая ногами опавшую листву, веря, что счастье есть. Вот только где оно, его счастье? И было ли оно у него? Это ей легко говорить о вкусе счастья.
Чтобы не думать больше о Саше, Стрельников открыл ноутбук и стал просматривать недельные отчеты, отправленные Виолеттой на его электронную почту.
* * *
Саша, войдя в ординаторскую, застала Степанкова за весьма полезным делом: он с удовольствием пил чай и развлекал анекдотами Елизавету, всем видом показывая, что пока никуда не спешит. Самый лучший день недели – пятница, еще не заканчивался! Она тоже с радостью слушала б его бесконечные истории, если б не Стрельников. Пятница ее пугала, вернее, предстоящие выходные. Она не знала, что делать, как себя вести два длиннющих выходных дня.
– Пойдем, я тебя провожу. Твои анекдоты все равно не переслушать. – Предложение прозвучало бесцеремонно, но никто особо на это не обратил внимания.
– Ну, как тебе Лагунов? – Саша с нетерпением задала вопрос, как только вышли из ординаторской.
– Как по мне – отлично. Редко, когда три сеанса дают такой результат. Осталось еще пару раз приехать ко мне в клинику. А там посмотрим. Может, больше и не надо.
– Почему к тебе в клинику? А здесь?
– Саша, его надо побыстрее выписывать из больницы. Если сейчас его мозг не озадачить работой, то не исключено, что вся моя работа пойдет насмарку. Лагунов сейчас, как, – Степанков пытался найти доходчивое объяснение, – как расчищенная дорога. Если транспорт не пойдет – заметет. Приблизительно так и у Лагунова.
– А сам он что говорит?
– То и говорит, что сам приедет ко мне на прием.
Юра Степанков краем глаза посмотрел на часы. Была пятница, и он спешил. Он начал спешить сразу, как проконсультировал больного, и если бы не Елизавета и ее чай, он давно бы уехал из больницы. Саша все понимала и в душе завидовала Степанкову.
