Красников рискнул и назвал ставку. В зале на минуту стало тихо. Кто-то присвистнул, кто-то заметил, что при его-то таланте и везении можно ставить и больше. На везение он никогда не жаловался и ставку… увеличил.
Все происходящее потом Красников помнил как во сне. Рулетка остановилась на выигрышном поле. Он выиграл. Все замерли. Он слышал биение собственного сердца. На мгновение перед глазами появилась пелена, и он не увидел, как рулетка содрогнулась и… сделала движение. Красников забыл дышать, в горле пересохло, ноги сделались ватными. Как доехал домой – не помнил. Марина что-то лепетала, но он так ничего и не понял. Всю дорогу ему хотелось смеяться.
Правда, к его проигрышу отнеслись с пониманием. Кто ж возит с собой такую сумму! Красников написал расписку.
* * *
Павел Стрельников лежал, не ворочаясь, забросив руки за голову до тех пор, пока не почувствовал мелкого покалывания в пальцах. Кисти затекли. Надо повернуться, высвободить руки, а еще лучше – лечь на бок. Он, представив скрип кожаного дивана, способного разбудить полподъезда, продолжал лежать не шевелясь. Завтра он будет спать в своей постели.
Настенные часы в гостиной пробили только полночь. Сон пропал, и ничего не оставалось, как ждать утра. План, созревший в голове еще там, на андреевской даче, теперь Стрельникову не казался таким неправдоподобным, за исключением одного «но». Если бы он додумался до него раньше. Все было настолько просто, как простым бывает все гениальное.
Почему все гениальное просто? Потому, что мысль оттачивается в размышлениях, в результате чего отбрасываются все прилагательные, склонения и длинные объяснения. На поверку остается сама суть. Только докопаться до этой сути – процесс трудоемкий и мучительный. Именно этот процесс никогда не учитывается обывателем. Обыватель даже не догадывается о количестве бессонных ночей, проведенных в сомнениях и раздумьях. Оттого все гениальное кажется настолько простым, что порой даже обидно, как же сам до этого раньше не додумался. Ведь так просто!
Стрельников вздохнул и осторожно, чтобы не скрипнул диван, рывком поднялся. Ему всего-то и надо было взять ноутбук. Уверенный, что выучил кабинет наизусть, Стрельников, не включая света, направился к письменному столу. О комоде, стоящем почти у изголовья, он вспомнил, когда резкая боль раздалась в бедре. Настольная лампа, которую он поленился включить, задребезжала. Он неуклюже попытался ее придержать, но получилось только хуже – лампа еще больше качнулась и свалилась на пол. Через пару минут в дверь постучали. Стрельников наконец-то включил верхний свет и открыл дверь.
Разбитое стекло Саша убрала быстро, считая, что лампа просто отжила свой длинный век. Разбилась – значит, на счастье. Правда, на счастье бьется посуда, а вот к чему бьется лампа – они не знали. Жизнь покажет.
Потом они пили чай прямо в кабинете. И она, подобрав ноги, сидела в кресле, внимательно слушая Стрельникова, со всех сил стараясь не пялиться на него. Ей это удавалось с трудом, потому что Стрельников сидел напротив на скрипучем дедушкином диване, упершись ручищами в колени. Она переводила глаза с его босых ног сорок пятого размера на помятую футболку и обратно.
Стрельников долго колебался, стоит ли рассказывать всю эту историю Саше, пока не поймал себя на мысли, что ей давно все известно. Женщины с такими глазами обычно все знают сами. Им даже полуправды не скажешь. Не получится.
Она все время сидела в кресле, не шевелясь, изредка кивая.
– Павел, ты совершил должностное преступление, или как это называется?
– Так и называется. У меня на тот момент, когда все это завертелось, не было другого выхода, как удалить всю информацию.
Он представил, что могло быть, если допустить утечку информации. Он никогда не смог бы доказать, что он к этому не причастен.
– И что теперь делать?
– Пока не знаю. Вернее, знаю, что надо делать, но не знаю, как это сделать.
Стрельников действительно не знал. Он проделал огромную работу, дело за малым – закачать липовую клиентскую базу и ждать, кто позарится на эту информацию. Но для этого он должен стать ни много ни мало человеком-невидимкой.
– Почему ты не поговоришь с начальником охраны?
– Я ему не верю.
Стрельников опять прокрутил в голове все события последних дней, и везде всплывал Говоров.
– А я думаю, только Говорову и можно доверять. Он спас тебя, рискуя своей жизнью. И сделал это осознанно. Он готов был отдать свою жизнь за тебя.
Стрельников кивнул. И было непонятно, соглашается он с ее доводами или думает о чем-то своем.
В гостиной часы пробили три часа ночи.
– Ты мне можешь не верить, но это не Говоров.
Стрельников снял очки, привычным движением потер переносицу. Вот и она туда же. Хороший человек. Говоров не может. Тогда кто? Откуда ей, такой правильной, знать, как бывает в неправильной жизни?
– Но я знаю, что надо делать. Только пообещай, что не будешь перебивать, смеяться и не скажешь «нет».
От вида, с которым Саша загибала пальцы, выдвигая свои требования, Стрельников рассмеялся.
* * *
Нинель Станиславовна позвонила дочери в самый неподходящий момент, когда Лера только начала составлять список необходимых для отдыха вещей. Результат неспешной ревизии гардеробной комнаты утешительно порадовал: сарафаны, майки, короткие шорты, подчеркивающие длину ее загорелых ног, туники, рубашки аккуратно висели на своих местах. Широкие сарафаны, вышедшие из моды, и несколько кофточек Лера бросила на пуфик. Жаль, что фирменные вещи достанутся домработнице, но не выбрасывать же на помойку. Представив радость Натки, Лера немного поколебалась – стоит ли доставлять удовольствие надоевшей домработнице, и, чтобы не передумать, быстро сгребла яркие тряпки в бумажный пакет, оставшийся от покупок в Пассаже.
Вещей, которые надо было купить в ближайшее время, оказалось не так уж и много. Лера аккуратным почерком бывшей отличницы старательно записала первым пунктом купальники. Купить надо минимум два, а лучше три. В тон купальников следовало приобрести сланцы и парео. Она только собиралась написать «панама», как на пуфике задребезжал телефон. Разговор с матерью, да еще с утра, не сулил ничего хорошего.
– Лера, ты оконченная дура или только прикидываешься?
Вопрос Нинели Станиславовны, не позволяющей себе подобных выражений, ошарашил Леру.
– Не заводись. Что-то случилось?
– Ты поссорилась с Павлом? Мне отец сказал, что ты просила у него деньги на отдых? Почему ты летишь одна, без Павла? Это как понимать? – Нинель Станиславовна задавала вопросы дочери в порядке значимости ответа.
– Да, лечу. И ничего страшного в этом не вижу. Знаешь, на Новый год Дед Мороз иногда дарит подарки даже взрослым девочкам, – съехидничала Лера. – Стрельников летит к родителям в Севастополь. Или ты решила, что я обязательно должна быть рядом и всю новогоднюю ночь слушать, какой у них чудный сын и во сколько лет он начал самостоятельно писать в горшок? Павел – прекрасный человек, но меня тошнит от семейного ужина. Понимаешь? Тошнит.
