Я рассказал ему про людей, про деревянное судно с паровым двигателем, про то, что нам пришлось прибегнуть к успокаивающим песням, чтобы доплыть до места.
– Люди изготовляют инструменты… снова… Меня хорошо и умно спрятали. Ни один Предтеча не стал бы искать меня здесь.
– Сколько лет, – подтвердил Райзер.
Общество Дидакта ничуть его не смущало, он инстинктивно чувствовал, что находится в безопасности. Я отчетливо видел это. Подначальный вид, который многие века пользовался благосклонностью…
Неудивительно, что Чакас пребывал в дурном настроении. Его собственные инстинкты либо молчали, давно уничтоженные, либо были полны более темных воспоминаний.
– Твой Криптум убивал всех приближающихся людей, – сказал я. – По крайней мере, всех глупых людей.
– Селекция, – кивнул Дидакт.
– Но был и отчасти безопасный вход. Кто-то создал пазл, который застрял в человеческом воображении. И люди приходили снова и снова, жертвовали собой, а выжившие воздвигли стены, выложили галечник, указывающий правильный путь. Кто-то хотел, чтобы тебя нашли… когда придет время.
Услышав эти слова, Дидакт стал еще угрюмее.
– Значит, оно почти подошло к концу, – сказал он. – Все, что мы пытались сделать как наследники Мантии, – все будет попрано, вселенная погибнет… потому что они не понимают. – Он шумно, хрипло вздохнул. – Хуже того: возможно, она уже обречена. Присоединяйся к своим друзьям-людям и пой печальные песни, манипуляр. Кара существует, и все мы обречены.
– Это всего лишь то, чего вы все заслуживаете, не больше, – сказал Чакас, бросая на землю обрывок листа пальмы.
Прометеец проигнорировал его.
Глава 8
Той ночью в темноте очертания центрального пика резко изменились. Вокруг торчащей макушки вспыхнули тысячи синеватых огней, словно ее окружили светляки, исчезнувшие с первыми лучами солнца.
Райзер вместе со мной направился ко внутреннему берегу, поделился своими любимыми кокосом и кисловатым зеленым фруктом. Еще он предложил кусок сырого мяса какого-то животного, которое он поймал в темноте, но я, конечно, отказался. Мантия запрещала есть плоть страдальцев.
Чакас не попадался на глаза.
В лучах солнца мы увидели, во что превратился пик – в круг стройных колонн, которые поднимались от основания на добрую тысячу метров в окружении пандусов из вулканического шлака. Я никогда не видел ничего подобного и теперь озадаченно спрашивал себя, не обрела ли машина Предвозвестников полную работоспособность и не готова ли вновь творить зло.
Я пребывал в растерянности. Мое любопытство, падкое на всякие исторические дела, разгорелось от искры, зароненной деяниями Дидакта. Если он и в самом деле был Дидактом… Разве способен великий воин и защитник цивилизации Предтеч, настоящий прометеец, провалиться в такую глубину поражения и мрака? Какие страсти, какие приключения пережил за свою долгую жизнь этот Воин-Служитель! И что могло заставить такую силу и такое совершенство трусливо укрыться в добровольной ссылке Криптума?
Я не верил в приговор, вынесенный им другим Предтечам. По правде говоря, мысли о конце нашей истории никогда не приходили мне в голову. Это казалось нелепицей. И все же…
Мысль о том, что Воины-Служители истребят целый вид – теперь, когда я лицом к лицу встретился с людьми, – казалось, противоречила самой идее Мантии. Разве Мантия наделила нас верховенством не для того, чтобы мы возвышали и обучали наших меньших братьев? Даже люди, как бы ни деградировали они к настоящему времени, заслуживали некоторого уважения. Я много узнал, наблюдая за Чакасом, и мое мнение о людях изменилось. Поражение Дидакта можно было объяснить только его собственной виной.
С внутреннего берега я смотрел на обнажившиеся колонны, думая об их предназначении. Что возникнет вокруг них, что устремится вверх? Что-то необходимое Дидакту. Маяк, возвещающий о его возвращении? Или окончательное орудие его наказания?
Я ничего не понимал в политике Предтеч. Всегда относился с пренебрежением к этой озабоченности зрелых форм. Теперь такое невежество делало меня слабым. Более всего мою юношескую наивность потрясло понимание того, что мир Предтеч – мир вековечного социального порядка и регламентированности, внутреннего покоя против внешнего хаоса – может оказаться не таким уж и вечным, что подъем по лестнице форм от манипуляра до строителя, от которого я так беззаботно бежал…
Всему этому в скором времени, возможно, будет положен конец.
Этим утром я впервые почувствовал, что значит быть смертным. И не только лично для себя. Я понял глубокий старый символ времени – две стрелки на циферблате и молния между ними, словно пальцы, сложенные в треугольник, замыкающий в себе крупицу самой судьбы. Треугольник, из которого нет возврата.
Чакас прервал мои мысли, прикоснувшись к плечу. Он смотрел на колонны с откровенным страхом на лице.
– Они приближаются с востока, – сказал он.
– Через озеро, над мерсом?
– Нет. Корабли по всему небу. Библиотекарь больше нас не защищает.
– Дидакт знает?
– Какая мне разница? – сказал Чакас. – Он чудовище.
– Он великий герой, – сказал я.
– Ты дурак, – сказал Чакас и бросился назад, петляя между деревьями.
Глава 9
Корабли медленно двигались громадными серо-черными волнами с востока на запад. Казалось, небо рассекла исполинская лента из стали и адамантиума. Сколько же их! Я никогда не видел так много кораблей в одном месте, даже в дни церемоний на родной планете родителей. Чего я не мог понять, так это причины, по которой они собрались в таком количестве, если только речь не шла о том, чтобы схватить и поместить под стражу одного-единственного Воина-Служителя.
Такая демонстрация силы казалась чрезмерной.
Но похоже, все вокруг считали меня простофилей. Я держался у внутреннего берега, валялся на песке и смотрел, как корабли выстраиваются в плотные кольца, двигающиеся по спирали в направлении кратера Джамонкин. В центре кольца находился корабль строителей – крупнейший из всех, какие я видел, – и шахтерский корабль, размерами превышающий любой из тех, которыми владела моя обменная семья. Он устойчиво держался в бинарном облаке буферных энергий. Сам воздух стал каким-то жестким и резким от давления замершей в небе армады.
На мое лицо упала тень. Я поднял голову и в считаных метрах увидел боевого сфинкса, возвышающегося на кривых ногах.
– Дидакт просит твоего присутствия, – объявил он.
– Зачем? – спросил я. – Вся Галактика приближается к горькому концу. Я всего лишь кусок расходного материала, не стоящий промывки.
Сфинкс шагнул ко мне, раскрыл верхние руки, покрытые сетью гибких манипуляторов. Между всеми его соединениями мелькали проблески голубого света.
