И в этот момент мне открылся домен – без всякой помощи анциллы, интерфейса или прошлого опыта. Он был новый, глубокий, надлежаще бесформенный, что имело свой смысл. Ведь я же умирал. Потом он принял форму – поднялся вокруг меня прекрасным зданием яркой неопределенной архитектуры. Зрением она воспринималась с трудом, но прекрасно ощущалась, чувствовалась – легкость, которая несла собственную печальную радость.
«А вот и все», – подумал я.
И все, кто когда-либо посещал домен, сказали мне: Сохранись.
Свет мгновенно исчез. Здание распадалось на части, как недавно наш корабль.
Новые послания.
Это время приближается к концу.
Сохранись.
История Предтеч скоро закончится.
Это сопровождалось резким криком боли, словно я нырнул в камеру, где сущности излучали нечто большее, чем воспоминания и знания, – они излучали разочарование, ужас, боль.
Перед ударом и неожиданной струей холодного чистого воздуха – воздуха, пригодного для дыхания, но с едким привкусом сажи и озона, – домен приподнялся и исчез. Я был рад освободиться из него. Несколько мгновений я сомневался, что я вообще что-то видел, кроме отражения моих собственных эмоций и близости смерти.
«Иногда случается что-то вроде фактора разбитого зеркала».
Я как в тумане подумал о гигантском кольце. Привиделось ли мне оно? Оно показалось таким реальным. И тут слово впорхнуло в мой оживший мозг, слово, отражавшее образ, который я только что видел, или вообразил, или измыслил от кислородного голодания.
Это одно слово слилось воедино с той драгоценной крохой знания, которую открыл мне домен: смерть. Разрушение. Непреодолимая сила.
Это слово было «Ореол».
Глава 25
Джанджур Кум, бо́льшая из планет сан’шайуумского карантина
– Что они, черт побери, сделали с тобой, манипуляр?
Голос был манерный, культурный. Я узнал в высшей степени вышколенные и привитые модуляции, напоминающие мощную музыку, распространяющуюся и отдающуюся эхом в громадном величественном сооружении.
Поначалу я подумал, что снова оказался в домене, который разговаривает со мной более физическим и персонифицированным голосом. Оказалось, что это не так. Голос приходил в мои уши.
Я чувствовал запах чего-то иного, кроме горения, чего-то похожего на навязчивый, терпкий запах парфюмерии, предпочитаемой моим отцом, слишком дорогой для моего обменного отца или других шахтеров… или Воинов-Служителей. Но голос определенно не принадлежал моему отцу.
Глаза у меня были открыты, но видел я только темноту, в которой плавали какие-то смутные тени.
– Отключи подавители. Броня способна вернуть его к жизни. А мне нужно, чтобы он ожил.
Тот же самый голос, только теперь обращенный не ко мне.
Другой голос, менее властный, подчиненный:
– Мы не знаем, была ли его броня переоснащена…
– Выключи их все! У нас есть та, которая нужна. Давай выясним кое-какие дополнительные подробности. Я уверен, тут спрятана какая-то сумасшедшая схема.
Моя броня ослабилась. В мышцы вернулась сила. Я почувствовал некоторую свободу движения, но не очень большую – подавитель был выключен, но физические ограничители все еще держали меня. Я словно висел на цепи или крюке в сероватом гулком помещении.
– Вернулся, – сказал голос. – Я снова спрашиваю тебя, манипуляр: что с тобой сделал Дидакт?
– Я в первой форме, не манипуляр, – сумел проговорить я.
– Ты пахнешь, как Воин-Служитель, но похож больше на изуродованного строителя. Как это случилось?
– Внеочередная мутация. Необходимая в сложившихся обстоятельствах.
Во властном голосе послышалась хрипотца сочувствия:
– Ты знаешь, где находишься и что случилось?
– Я видел опустошаемую планету. Я видел огромное кольцо, освещенное с одной стороны солнцем. Может быть, это игра моего воображения.
– Ты находишься на том, что осталось от Джанджур-Кума, главной договорной планеты сан’шайуумов. Наши прежние враги снова стали нашими врагами. Такое развитие событий ожидалось, но ты можешь сказать мне, почему прометейцы допустили это?
– Нет. – Я попытался сфокусировать взгляд на расплывающейся подвижной стене света слева от меня, но не смог. Ничего знакомого тут не было. Ничто не имело смысла.
– Каким образом недавний визит Библиотекаря мог спровоцировать это?
– Я не знаю, спровоцировал ли это ее визит.
– Но ты знаешь про ее визит.
– О нем говорил Верификатор.
– Ах, позорный фигляр, тот, кто сторожит сторожей? Тем не менее ему хватает ума служить тем, кто освобождает его от обременительных обязанностей. Кое-какие важные вещи ты помнишь.
– Я не пытаюсь тебя обмануть.
– Конечно. Наверное, хорошо снова чувствовать себя в обществе своих.
– Я не знаю, кто я пока.
– Силовое возвращение в свой круг, это точно… Но в сложившихся обстоятельствах мы не могли допустить, чтобы посторонний корабль препятствовал проведению операции.
– Там были люди…
– Я еще не делал запроса. Если так, то эти нарушители тоже будут наказаны.
Зрение у меня прояснилось, ощущения вернулись, крупная сероватая фигура передо мной обрела очертания. Я увидел строителя, возможно самого изысканного представителя моей касты из тех, кого мне довелось видеть. Его осторожно провели не менее чем через три мутации, а возможно, и больше. Он имел лицо и манеры для высокой службы, может быть, в самом Совете.
– Кто ты? – спросил я.
– Я магистр-строитель. Ты видел меня раньше, манипуляр.
Он продолжал называть меня так. Вкладывал в это слово оскорбительный смысл. Я и в самом деле вспомнил кого-то вроде него из моей ранней юности, когда я посещал планету моих родителей в туманности Ориона. Его в ту пору звали не магистром-строителем. Тогда он был известен просто как Фабер.
Если Дидакт был крупный и словно рубленный, то магистр-строитель был тонко высечен, скруглен, отполирован до розовато-серого блеска. Его кожа испускала терпкий запах. Я подумал о сан’шайуумах и их умении очаровывать.
У меня в голове была масса интересных мыслей, но ни одна не доводилась до конца, ни одна не касалась моей ситуации, моей судьбы, моего выживания.
Мы находились в начале длинного, тускло освещенного коридора, ширина его была больше высоты, а квадратные блоки, сложенные у одной стены, нарушали его геометрию. Каждые несколько секунд направленные вверх лучи света пронзали коридор в середине. В чем был смысл этого, я не знал.
