Скалящееся лицо надо мной все еще производило сильное впечатление.
– Они мертвы, – сказал я.
В голосе скакуна послышалась некоторая почтительность:
– Они поют. Дедушка слышал.
Я отвел руку.
– Дедушка говорил, это военные трофеи. Важные для старого большого парня. Кто-то поставил их сюда охранять, наблюдать и ждать.
– Трофеи какой войны? – Чакас посмотрел на меня так, будто я должен был знать.
И я знал. Я был почти уверен. Возраст сфинксов приблизительно соответствовал войнам Предтеч и людей – около десяти тысяч лет назад. Но мне все еще не хотелось обсуждать это с проводниками.
Райзер спрыгнул с тропинки и осторожно прошел вокруг. Я двинулся следом, глядя на гладкие точки раздвоенного хвоста: зияющие тоннели, несомненно, вели к двигателям. Никаких видимых маркеров я не нашел. С другой стороны я увидел очертания убранных внутрь манипуляторов и сложенных щитков.
– Закрыты несколько тысяч лет назад, – сказал я. – Вряд ли они чего-то стоят.
– Для меня – ничего, – сказал Райзер, глядя с вытянутыми губами на более молодого и высокого человека.
– Может быть, для него, – мягко сказал Чакас, показывая на пустой неровный рельеф. – Или для нее.
– Для нее? – переспросил я. – Для него?
– Кто тебя выбрал? Кто направил?
– Ты имеешь в виду Библиотекаря? – удивился я.
– Она приходит к нам, когда мы рождаемся, – проговорил Чакас. Его лицо потемнело то ли от негодования, то ли от чего-то еще. – Она наблюдает за нами, когда мы растем; она знает наши хорошие и плохие поступки. Она радуется нашим победам и печалится, когда мы уходим. Мы все чувствуем ее присутствие.
– Все чувствуем, – подтвердил Райзер. – Мы ждали подходящего времени и подходящего дурака. Под ее покровительством эти люди явно выросли наглыми и самонадеянными. Но с этим я ничего не мог поделать.
– Она там? – Я указал на центральный пик.
– Мы ее никогда не видим, – ответил Чакас. – Мы не знаем, где она. Но тебя прислала она. В этом я уверен.
Моя анцилла. Они даже не догадывались, насколько были правы.
– Она, вероятно, имеет необыкновенную власть, если сумела организовать все это, – сказал я.
Впрочем, моему голосу не хватало убедительности.
– Удача – вот ее образ жизни, – сказал Чакас.
И опять старые Предтечи вступили в заговор, чтобы направлять мою жизнь.
Райзер нагнулся и помахал рукой в ту сторону, где, казалось, не было ничего, кроме ровной песчаной поверхности, но его жест сдвинул в сторону низкий туман, обнажив на мгновение одиночный большой плоский комок черной лавы.
– Годится для стен.
Мы перешагнули в центральную часть овала, по периметру которого стояли сфинксы. Я неожиданно почувствовал холодок – предупреждение о том, что нахожусь в пространстве, священном не для людей, а для некой другой силы. Поблизости находилось что-то великое и древнее. Предтеча, в этом я не сомневался, – но какой именно? Судя по сфинксам, Воин-Служитель.
Насколько древний?
Времен войны с людьми. Десять тысяч лет назад.
– Не нравится мне здесь, – сказал Райзер. – Не такой храбрый, как дедушка. Ты иди. Я останусь.
– Иди по камням, – тихо добавил Чакас. – Где камни кончаются, туда нога человека не ступала. То, что нужно сделать, не могу ни я, ни Райзер.
Парень потел, его глаза смотрели рассеянно.
Вселенная Предтеч имеет богатую историю невероятностей, воплощенных в жизнь. Я считал себя прагматиком, реалистом и находил большинство этих историй неудовлетворительными, разочаровывающими, но не пугающими. Теперь я чувствовал не только раздражение, но и страх – гораздо более сильный, чем перед бушующим мерсом.
Когда Предтеча умирает – обычно от несчастного случая или, изредка, на войне, – проводится сложная церемония, прежде чем останки будут преданы плавильному огню, соответствующему деятельности касты погибшего. Применяется плавильная горелка или планеторез.
Сначала из нательной брони извлекаются последние воспоминания, последние несколько часов умственных усилий Предтечи. Эта редуцированная сущность, спектральный срез личности, отправляется в дюранс с временны́м механизмом. Затем тело кремируется в ходе торжественного ритуала, на котором присутствуют только близкие родственники. Часть уничтожительной плазмы сохраняется специально назначенным мастером Мантии, который помещает ее вместе с сущностью в дюранс.
После этого дюранс передается наиболее близким членам семьи, которые клянутся, что никогда его содержимое не будет использовано не по назначению. Период полураспада дюранса составляет более миллиона лет. Семьи и касты тщательно охраняют эти места. В руководствах по поиску сокровищ, которые я прочел за прошедшие годы, ищущих часто предупреждают о том, что нужно соблюдать правила и обходить такие места. Даже случайный визит считается святотатством.
– Это бесславная планета, – пробормотал я. – Ни один Предтеча не пожелал бы оказаться здесь погребенным.
Чакас сжал челюсти и посмотрел на меня.
– Это все чепуха, – настаивал я. – Здесь не похоронили бы никого из высокой касты. И потом, какое сокровище может храниться рядом с могилой? – продолжил я, подводя мои самоуверенные слова к более сильному аргументу. – И если вы никогда не встречали Библиотекаря, то как…
– Я, как только тебя увидел, сразу понял, что ты из них, – сказал Чакас. – Она приходит к нам при рождении…
– Это я уже слышал.
– И говорит, что мы должны делать.
– Откуда она могла знать, как я выгляжу?
Чакас не ответил.
– Мы обязаны жизнью Библиотекарю, все мы.
Библиотекарь, как сильный творец жизни, наверняка могла заложить в свои объекты исследования генетическую программу, рассчитанную на много поколений. Такое принуждение в прошлые времена называлось гейс. Некоторые изучавшие Мантию даже считали, что Предвозвестник наложил гейс на Предтеч…
Я все больше и больше сожалел о том, что оставил свою нательную броню. Отчаянно хотелось спросить у анциллы, как эти люди могли предвидеть мое появление.
– И что вы будете делать, если я брошу поиски и вернусь домой?
Райзер фыркнул. Чакас усмехнулся. Теперь я не ощущал в его улыбке ни юмора, ни агрессии. Только презрение.
– Если мы так слабы, а наша планета так бесславна – чего же ты боишься?
– Мертвечины, – предположил Райзер. – Мертвых Предтеч. Наши мертвецы настроены дружественно.
– Что ж, мои предки могут оставаться в земле, и я буду вполне счастлив, – признал Чакас.
Их слова обжигали меня. Ощутив вдруг приток уверенности и даже некоторого самодовольства, я направился к центру окружности, рассеивая туман движением ног, отслеживая гальку, выложенную прежними поколениями чаманушей. Вероятно, могло показаться, что я отплясываю на пути к центру под неодобрительными взглядами овально расположенных лицом внутрь сфинксов. Древнее оружие, древняя война. На сфинксах остались шрамы давно забытых сражений.
