«Но парни вроде нас иногда берут свое, – думал Бобби, ожидая дня, когда Гарри будет один. – Иногда мы берем свое».
Этим днем оказалось шестое августа. Гарри неторопливо шел через парк к углу Броуд-стрит и Коммонвелф-стрит все еще в красном фартуке «Любой бакалеи» – ну и дерьмовый ним-род! – и распевал «Мак Нож» голосом, от которого все гайки расплавились бы. Стараясь не зашуршать ветками тесно стоящих деревьев, Бобби зашел ему за спину, бесшумно ступая по дорожке, и бейсбольную биту занес только, когда приблизился на верное расстояние. А занося ее, вспомнил, как Тед сказал: «Трое мальчишек против одной маленькой девочки. Значит, они думали, что ты львица». Но, конечно, Кэрол львицей не была, как и он – львом. Львом был Салл, и Салла тогда здесь не было, нет его здесь и сейчас. А сзади к Гарри Дулину подкрадывается даже не волк. Он просто гиена, так что? Разве Гарри Дулин заслуживает чего-нибудь лучше?
«Нет», – подумал Бобби и размахнулся битой. Она опустилась с таким же смачным ударом, с каким на озере Кантон он отбил свой третий мяч далеко в левое поле. Но удар по Гарри был даже смачнее.
Гарри взвизгнул от боли и неожиданности и шлепнулся на землю. Когда он перекатился на бок, Бобби тут же ударил его битой по левой ноге – прямо под коленом.
– Оооооооууух! – завопил Гарри. Было очень приятно слышать, как Гарри вопит, – настоящим блаженством. – Оооооооууух! Больно! Бо-о-ольно!
«Нельзя дать ему встать, – думал Бобби, холодным взглядом выбирая место для следующего удара. – Он вдвое меня больше. Если я промажу хоть раз и позволю ему встать, он меня в клочья раздерет. Убьет, мать его!»
Гарри пытался отползти, вспахивая гравий дорожки кроссовками, проводя борозду задницей, упираясь локтями. Бобби взмахнул битой и ударил его по животу. Гарри судорожно выдохнул, его локти разогнулись, и он растянулся на спине. Глаза у него были ошалелые, полные сверкающими под солнцем слезами. Прыщи пучились багровыми шишечками. Его рот – крепко и злобно сжатый в тот день, когда Рионда спасла их – теперь расползся и дергался.
– Ооууух, хватит, я сдаюсь, я сдаюсь. Го-о-осподи!
«Он меня не узнал, – понял Бобби. – Солнце светит ему в глаза, и он не знает, кто его бьет».
Но этого было мало. «Неудовлетворительно, ребята!» – вот что говорили вожатые лагеря «Винни» после санитарного осмотра хижин – это ему рассказал Салл, только Бобби было совсем не интересно: плевать он хотел на санитарные осмотры и сумочки из бусин.
Но тут он плевать не хотел, нет уж! И он наклонился к самому искаженному лицу Гарри.
– Помнишь меня, Робин Гуд? – спросил он. – Помнишь меня, а? Я же Малтекс-Беби.
Гарри перестал визжать. Он уставился на Бобби, наконец его узнав.
– Я тебе… покажу, – сумел он выговорить.
– Ничего, дерьмо, ты мне не покажешь, – сказал Бобби. Гарри попытался ухватить его за лодыжку, и Бобби изо всех сил пнул его в ребра.
– Оуууух! – вскрикнул Гарри Дулин, возвращаясь к прежней лексике. Ну и мразь же! Нимрод при всем параде. «Наверное, мне побольнее, чем тебе, – подумал Бобби. – В кроссовках пинаются только идиоты».
Гарри перекатился на другой бок. Когда он кое-как поднялся на ноги, Бобби размахнулся, как для завершающего удара по мячу, и опустил биту поперек ягодиц Гарри. Звук был такой, будто кто-то выбивал тяжелый ковер – за-ме-ча-тель-ный звук! Улучшить эту минуту мог бы только мистер Бидермен, если бы и он валялся на дорожке. Бобби точно знал, куда бы он его вдарил битой.
Однако пол булки лучше, чем ничего, во всяком случае, так всегда говорила его мать.
– Это тебе за Гербер-Беби, – сказал Бобби. Гарри снова лежал на дорожке и рыдал. Из его носа текли густые зеленые сопли. Одной рукой он пытался растирать онемевшую задницу.
Кулаки Бобби снова сжались на конической рукоятке биты. Ему хотелось занести ее для последнего удара и опустить не на голень Гарри, не на спину Гарри, а на голову Гарри. Ему хотелось услышать, как хрустнет череп Гарри, и ведь без него мир только выиграет, верно? Говно ирландское. Низкий…
«Довольно, Бобби, – сказал голос Теда. – Хватит. Удержись. Возьми себя в руки».
– Только тронь ее еще раз, и я тебя убью, – сказал Бобби. – Тронь меня еще раз, и я сожгу твой дом. Нимрод дерьмовый.
Чтобы сказать это, он присел рядом с Гарри на корточки. А теперь выпрямился, огляделся и ушел. Когда на полпути вверх по Броуд-стрит ему встретились близняшки Сигсби, он весело насвистывал.
В последующие годы Лиз Гарфилд почти привыкла открывать дверь полицейским. Первым явился полицейский Реймер, их толстый участковый, который иногда покупал ребятне орешки у торговца в парке. Когда он позвонил в дверь квартиры на первом этаже дома 149 на Броуд-стрит вечером шестого августа, вид у полицейского Реймера был далеко не счастливый. С ним были Гарри Дулин, который еще неделю, если не больше, мог сидеть только на мягких стульях, и мать Гарри, Мэри Дулин. Гарри поднялся на крыльцо, как старик, прижимая руки к крестцу.
Когда Лиз открыла дверь, Бобби стоял рядом с ней. Мэри Дулин ткнула в него пальцем и закричала:
– Это он! Это мальчишка, который избил моего Гарри! Исполняйте свой долг! Арестуйте его!
– В чем дело, Джордж? – спросила Лиз.
Полицейский Реймер замялся. Он перевел взгляд с Бобби (рост – пять футов четыре дюйма, вес – девяносто семь фунтов) на Гарри (рост шесть футов один дюйм, вес – сто семьдесят пять фунтов). В его больших влажных глазах было явное сомнение.
Гарри Дулин был глуп, но не настолько, чтобы не понять этот взгляд.
– Он меня подстерег. Набросился на меня сзади.
Реймер нагнулся к Бобби, упершись пухлыми руками с багровыми суставами в лоснящиеся колени своих форменных брюк.
– Гарри Дулин, вот этот, утверждает, что ты избил его в парке, когда он шел домой с работы. – Последнее слово он выговорил как «срррбыты», и Бобби это навсегда запомнил. – Говорит, что ты спрятался, а потом уложил его битой. Он и обернуться не успел. Что скажешь, малый? Он правду говорит?
Бобби, далеко не глупый, уже взвесил происходящее. Он пожалел, что не мог сказать Гарри в парке, что они квиты и делу конец, а если Гарри наябедничает на Бобби, так Бобби наябедничает на него – расскажет, как Гарри и его дружки покалечили Кэрол, а это будет выглядеть куда хуже. Беда была в том, что дружки Гарри и не подумают сознаться, так что против слова Кэрол, будет слово Гарри, Ричи и Уилли. А потому Бобби ушел, промолчав, в надежде, что Гарри не захочет признаться, что его избил малыш, вдвое его меньше. Из стыда прикусит язык. Но он не прикусил, и, глядя на узкое лицо миссис Дулин, ее ненакрашенные губы и разъяренные глаза, Бобби понял, почему. Она заставила его рассказать. Пилила, пока он не признался, ясное дело.
– Я пальцем его не тронул, – твердо сказал Бобби Реймеру, и, говоря это, он твердо смотрел Реймеру прямо в глаза.
