Ничего не имею против крыс. Из всех живых существ не люблю только пауков и змей. Однако предлагать Артуру питаться пауками и змеями я не стала.
Я видела, что ему и самому неприятна данная ситуация. Раньше он употреблял в пищу только кровь, запаянную в пакетики — эдакую обезличенную нейтральную жидкость красного цвета. В Доме на Арбате такой еды всегда было в избытке, поэтому тамошние вампиры могли легко создавать иллюзию обычной жизни. Им не требовалось вести себя так, как ведут себя хищные звери, — без нужды нападать и охотиться. Наливая себе из пакетика, легко вообразить, будто это, скажем, клюквенный сок. И вот теперь Артуру, элегантному и аристократичному до мозга костей, приходилось жить, словно дикому вампиру, и самолично охотиться в подвале чужого дома на крыс. И все это — ради меня.
На меня накатила волна нежности. Я отставила поднос, встала и обняла Артура.
— Я хочу, чтобы ты знала, — вновь заговорил Артур, — то, что ты делаешь для меня, — гораздо важнее и значимее… Допивай чай и доедай бутерброд, иначе мне придется накормить тебя гречкой. Сразу предупреждаю, она у меня подгорела.
— Гляжу, ты хочешь откормить меня, чтобы потом съесть, — пошутила я, но Артур не засмеялся.
А потом мы собирали с пола розы. Их было так много, что нам не хватило ваз, и пришлось ставить цветы прямо в большое ведро.
Дни, которые мы провели в пустующем дачном домике, оказались счастливыми. Они были наполнены той тонкой сладостью, которая всегда ощутимее на пороге суровой зимы. Вот?вот придут снежные бури, и в сердце уже тонкой иглой засело ожидание неминуемой беды, но пока все еще хорошо, и не хочется думать о страшном, наслаждаясь последней сладостью счастья. Дни напролет мы проводили взаперти, выходя только с наступлением сумерек, чтобы подышать свежим воздухом и поиграть на заднем дворе в снежки. Последняя забава приносила нам особенно много радости, хотя я, разумеется, прекрасно осознавала, что попадаю в Артура только тогда, когда он этого сам хочет. Обычно заканчивалась такая дуэль тем, что мы оба, с ног до головы вывалявшиеся в снегу, падали в сугроб, смеялись и целовались до тех пор, пока у меня не отмерзали руки и щеки, а после спешили в дом, где я отогревалась у горячего камина не столько его теплом, сколько ласками Артура.
А потом с ним вдруг стало происходить нечто непонятное. День ото дня он замыкался все больше. Часто я ловила Артура на том, что он не слушает меня, погрузившись в свои мысли. Он словно бы закрывался от меня, планомерно сооружая между нами ледяную стену. И эта стена все высилась и крепла. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, совершенно чужой взгляд, как будто передо мной был не тот Артур, которого я знаю. Он стал раздражительней и вздрагивал, если я неожиданно окликала его.
Постепенно наши ночные прогулки сошли на нет, а он все чаще уходил куда?то один, возвращался мрачный и молчаливый и долго еще бесцельно слонялся по дому. Я не надоедала ему вопросами, понимая, как ему сейчас тяжело, и надеясь, что однажды он сам расскажет, что его беспокоит. Но Артур упорно молчал. Его мысли были где?то далеко, не со мной.
А еще ко мне вернулись мои кошмары. Черно?белый город вновь расстилался передо мной каждую ночь. Я куда?то бежала, и тьма смеялась мне в спину, принимая облик то Ловчего, то странной рыжеволосой женщины, то старейшины Дома, к которому принадлежал Артур. «Ты будешь наша», — говорил мне каждый из них, и я вновь и вновь просыпалась от собственного крика. Днем кошмар отступал, и мне почти удавалось забыть о нем, но ночью он всегда возвращался. А в одном из снов Артур взял меня за руку и привел в огромный зал, где ярко горели свечи в высоких узких подсвечниках, а по камню, стоящему в центре помещения, вились причудливые руны. Артур уложил меня на этот камень и достал нож, чтобы пронзить мое сердце.
Я проснулась как раз в тот момент, когда он уже занес надо мной сверкающее в свете свечей лезвие…
Я не стала рассказывать этот сон Артуру, но он словно догадывался, что со мной происходит, но отчего?то все возводил и возводил свою стену.
* * *
За окном стеной шел снег. Крупные, тяжелые снежинки опускались на землю, оседали на ограде дома, укутывали шубами деревья, заносили дорогу, словно отделяя одинокий дом от всего мира.
Артур стоял у окна, смотрел на снежные хлопья и не видел их.
Отец добрался до него. Этого и следовало ожидать рано или поздно. Отец звал его, и, чтобы противостоять этому зову, от Артура требовались все его силы. Пока что он еще мог сопротивляться, отделяясь от Отца сверкающей ледяной броней. Но малейшая случайность, тончайшая трещинка — и эта броня брызнет миллиардами ледяных осколков. Артур с самого начала знал, что сопротивляться будет сложно, но никогда не думал, что настолько. Хуже всего оказалось то, что окрепшая связь между ним и Полиной грозила теперь обернуться против них. Через эту связь Отец мог дотянуться и до нее, а сумеет ли Полина противостоять отточенной веками силе старейшины?
Артур на миг прикрыл глаза. Ну что же, пришло время перейти к запасному плану. Настал черед отключить свои чувства и эмоции. Чтобы сохранить что?то, иногда нужно просто от этого отказаться.
Он сосредоточился и почти воочию увидел алую нить, тянущуюся из его груди. Глупое сердце, забывшее, что оно уже не принадлежит человеку, испуганно дрогнуло и сжалось, предчувствуя боль.
Артур крепко сжал зубы, не замечая того, что его пальцы судорожно сжимают старый подоконник, от которого уже отлетают куски отсыревшей штукатурки, ложась у его ног белым лохматым ковром.
«Я делаю это для нее», — подумал он.
Взмах невидимого топора — и сердце полыхнуло огнем. Нить рассечена. Связь прервана. А теперь — прочь из этого дома! Прочь, пока она не отросла вновь! Горе ему, безумцу, впустившему в свое сердце чувства! Горе ему, своей любовью несущему погибель любимой.
Весь мир перед глазами вдруг стал кроваво?алым. Алый снег заносил окровавленную израненную землю, алое небо низко нависло над домом, грозя раздавить его своей непомерной тяжестью.
Лучше тысячу раз умереть, чем единожды предать.
Что он сделал сейчас? Предал свою любовь? Защитил Полину? Поздно, жребий брошен. Осталось довести дело до конца, и Артуру вдруг стало почти безразлично, каким будет этот самый конец.
* * *
Я сидела у камина с книгой. У хозяев дачи была неплохая библиотека, большей частью состоящая из старых книг, очевидно, сосланных из городской квартиры. Я уже прочла несколько книг Генрика Сенкевича и взялась за Теофиля Готье. Среди его новелл была одна про студента, который влюбился в девушку по отпечатку ее тела в лаве. Эта девушка давным?давно погибла, погребенная под лавой Везувия, но его любовь на одну волшебную ночь воскресила древние Помпеи. Я как раз читала о том, как юноша пришел на ее виллу, чтобы встретиться с ней, когда сердце кольнуло так неожиданно и больно, что на глаза навернулись слезы. Книга, захлопнувшись, упала мне на колени.
