– Значит, понимаешь меня, – заключил Булочкин. – А вот этому лейтенанту тоже не в пехоту бы, а в воздух. Ладно, удачи тебе, танкист.
Они пожали друг другу руки, подполковник снова полез в танк, а Булочкин с Северовым пошли на пехотные позиции. Петрович еще вечером разжился малой пехотной лопаткой и хорошенько ее наточил. Для технарей где-то нашел три «Нагана», отдал им. Корпус в обороне сидел долго, по меркам лета 1941 года, конечно. Потери были большие, в том числе среди комсостава. Так что «Наганы» и по горсти патронов для новоиспеченных танкистов выделили. Северов снарядил полные магазины для своих пистолетов, хотя парабеллумовские патроны у окруженцев были в дефиците.
Головного убора у Петровича не было, да и пооборвался он в плену изрядно, так что вид у него стал откровенно бандитский, пехотный лейтенант, командовавший ротой, сказал, что немцы числом до батальона от одного его вида разбегутся сами. На что Булочкин меланхолично ответил, что ему же, лейтенанту, работы меньше.
Неожиданно неподалеку авиаторы увидели знакомых лейтенантов, с которыми выходили из окружения. Петров и Сидоров получили под команду по полтора десятка бойцов каждый. Они находились в распоряжении одного из комбатов 510-го стрелкового полка. Правда, никаких конкретных приказов они не получили, просто должны были действовать вместе со всеми. Булочкин внушительно посоветовал им держаться поближе к нему, на что лейтенанты с радостью согласились. Ночной бой – штука сложная, они чувствовали себя не очень уверенно. Темно, местность совершенно незнакомая, командование и подчиненные тоже.
В предрассветной мгле плохо различимый командир сказал небольшую речь:
– Товарищи красноармейцы и командиры, твердо держите оружие. Каждой пулей, каждым штыком режьте, бейте немецких людоедов. Они вероломно ворвались в наш дом, убивают и старых, и малых. Храбро сражайтесь, и немцы побегут, а еще лучше, если они трупами лягут на нашей земле!
Сколько людей собралось вокруг, Олег не различал, но, похоже, не очень много для тех полков и дивизий, к которым они принадлежали. Похоже, несколько сотен человек, а всего прорывалось, наверное, несколько тысяч. Все, что осталось от 63-го стрелкового корпуса. Однако своими героическими действиями он сковал значительные силы немцев и задержал их продвижение на восток. Действия корпуса сыграли заметную роль в Смоленском сражении.
Незадолго до наступления началась короткая артподготовка. Через некоторое время штаб двинулся вместе с бойцами 154-й стрелковой дивизии в направлении деревни Рудня. В это время 61-я стрелковая дивизия значительно продвинулась на юго-восток, основные силы 154-й дивизии также ушли. Немцы, сначала отброшенные и решившие, что их атакуют танки, за которые они приняли тягачи «Комсомолец», опомнились и стали вновь смыкать кольцо окружения.
Леонид Григорьевич был спокоен, даже улыбчив, хотя было понятно, что улыбка эта предназначена для окружающих его бойцов и командиров. Сам же он пребывал в страшном внутреннем напряжении и прекрасно понимал всю тяжесть ситуации. Он считал себя ответственным за свой корпус, очень переживал из-за огромных потерь. Именно поэтому он решил не прорываться с основными силами дивизии, а идти с прикрывающими тыл подразделениями – батальоном связи и саперным батальоном.
Никто из наших командиров не знал, что перед наступлением один из жителей деревни Скепня, выказавший лояльность к немецкой армии, провел разведку и передал командованию 267-й немецкой пехотной дивизии сведения о готовящемся прорыве. За это он получил награду в виде денег, продуктов и водки. Поэтому, хотя прорыв оказался для части сил 61-й дивизии успешным, он привел к большим потерям среди красноармейцев и командного состава. Погибли начальник артиллерии корпуса генерал-майор Казаков, командир 61-й дивизии генерал-майор Прищепа и многие другие командиры и политработники. Попали в плен начальник штаба корпуса полковник Фейгин и начхим подполковник Козенко. Последний в плену добровольно сотрудничал с немцами. Многие бойцы и командиры пропали без вести.
Но все это будет известно потом, а сейчас Булочкин, Северов и лейтенанты Петров и Сидоров со своими солдатами двигались вместе с резервными подразделениями, обеспечивающими тыл 154-й дивизии. Сначала боестолкновений с противником почти не было. Впереди и по сторонам грохотала стрельба из стрелкового оружия, слышались взрывы орудийных снарядов. Уже совсем рассвело, когда подразделения вышли к деревне Скепня, где раньше располагался штаб 134-й пехотной дивизии противника. Он уже был разгромлен наступавшими ранее частями, захвачено шесть портфелей с документами. Теперь немцы вновь заняли Скепню, ее надо было снова атаковать.
В атаку поднялись все, от рядового до генерала. Хорошо обученный русский солдат в рукопашной схватке страшен. Своим презрением к смерти, своей стойкостью и отвагой. А в 41-м, да и в 42-м годах, когда ситуация становилась безнадежной, когда откуда-то из самой глубины души поднималось нечто, роднившее их с воинами Дмитрия Донского на Куликовом поле, гренадерами Суворова в его сражениях с турками, с солдатами Кутузова при Бородино, с пехотинцами 13-й роты 226-го Землянского полка при обороне крепости Осовец, немцы имели возможность убедиться в правильности утверждений тех, кто эти качества имел неосторожность проверять. Немногочисленные уцелевшие после русских рукопашных атак немцы потом пытались объяснить остальным, что такое русский пиздец, но им не очень верили. Пока не верили. Значит, предстоит доступно объяснять.
В атаку Северов и Булочкин пошли с остатками саперного батальона. В массе своей немолодые уже мужики, некоторые, наверное, еще в гражданскую воевали. Саперам положены карабины, штыков к ним нет. Но некоторые имели винтовки со штыками, пехота поделилась. А с патронами было совсем хреново. Зато у многих были топоры, у всех – малые пехотные лопатки. Рядом с Олегом кавказец, старший сержант лет тридцати восьми – сорока, оскалившись, вытащил из ножен дагестанский кинжал-каму, подмигнул летчику. Наконец прозвучала команда, и эта пестрая группа людей самых разных национальностей и вероисповеданий, которых всех вместе противники звали просто «русские», бросились объяснять супостату всю глубину своего огорчения.
Северов бежал вместе со всеми навстречу вражескому огню, орал, стрелял. Рядом огромными прыжками несся жилистый боец, в руке у него был топор, а на лице такое зверское выражение, что могло вызвать приступ диареи у слабонервного человека. Можно себе представить, как это все выглядело со стороны немцев. Летчик внутренне усмехнулся, вот он, господа, русский пиздец, извольте познакомиться. Ворвавшись в окоп, Олег вошел в раж – дострелял магазины и выхватил нож, времени менять магазин не было, да и свалка в окопе была такая, что существовала реальная опасность попасть в своих. Рядом шинковал новых завоевателей Петрович. Когда все было кончено, авиаторы обнаружили, что они вдвоем уничтожили десяток гансов, причем половину холодным оружием, а одного Булочкин, лишившись лопатки, просто задушил.
Кавказец умирал около вражеского окопа, он был прострелен четырьмя пулями.
– Подойди! – попросил он Северова. – Ты настоящий воин. Возьми кинжал. Бейте их за меня…
