Хирурги объяснили Северову, что повреждений внутренних органов у него не было. Вся проблема была в двух вещах: в большой кровопотере и в том, что в рану попали осколки снарядов, кусочки обшивки самолета и материалов его одежды. Но все это они вычистили, и дело сразу пошло на поправку. И организм восстанавливался очень быстро. Олег это и сам чувствовал. На скудноватых больничных харчах он, конечно, не восстановил несколько уменьшившуюся мышечную массу, но очень надеялся в недалеком будущем это сделать. Начал потихоньку делать гимнастику, разминал мышцы и связки, делал дыхательные упражнения. И с удовольствием чувствовал, как тело отзывается на его действия. Разумеется, ни о каких полноценных тренировках примерно еще месяц не может быть и речи, но потихоньку нагружаться можно, только быстрее заживать будет.
Соседи по палате с интересом наблюдали за его небольшими тренировками, некоторые, с разрешения врачей, стали заниматься вместе с Олегом. В основном дыхательная гимнастика, конечно. Но были и такие, кто ворчал. Пара человек явно хотела задержаться в госпитале подольше, это было заметно. Страх смерти, нежелание возвращаться на фронт, иногда какое-то глухое отчаяние и тоска безраздельно владели ими. Собственно, на фронт не рвался практически никто. Просто у большинства было все в порядке с чувством долга, они хотели как следует вылечиться, чтобы снова бить врага, а не ползти в его сторону откровенными доходягами. К тому же существование в госпитале их несколько угнетало осознанием какой-то неполноценности по сравнению со здоровыми людьми, желанием доказать в первую очередь самим себе временность такого состояния. И даже стремлением к прежней идентификации. В госпитале ты просто ранбольной, вне зависимости от звания и прежней должности. Такой, как все. Не капитан или лейтенант, не комбат или комэск. «Товарищи ранбольные, на уколы!» И кто придумал это идиотское «ранбольные»? Жизненная энергия требовала выхода. Хотелось побыстрее поправиться, чтобы снова шагать по покрытой снегом земле, слушать тишину зимнего леса или пение птиц весной, улыбаться встречным девушкам, которые с интересом смотрят на тебя, такого сильного и геройского. Ощущать духовный резонанс с теми сотнями и тысячами людей в такой же форме, которые и составляют сложный единый организм твоей роты, батальона, батареи, полка. Чувствовать ответственность за их жизни и доверять им свою жизнь. Да, это и есть настоящая полноценная жизнь, даже если она окажется не настолько долгой, как хочется. И к тем, кто показывал свою слабость, относились со смешанным чувством брезгливости, презрения и, как ни странно, иногда жалости и недоумения. Как взрослый человек может себе такое позволить? Так распуститься, так бояться врага…
После старого Нового года (попробуй, объясни иностранцам, что это такое!) ранним утром Северов постучался в ординаторскую. Владимир Александрович сидел на диванчике с видом смертельно уставшего человека и отстраненно наблюдал в окно за сидевшими на соседнем дереве снегирями. Олег сразу оценил его состояние и стал тихо закрывать дверь, но хирург его заметил:
– А, летчик! Заходи. Про врачебно-летную комиссию спросить пришел?
– Да, но я в другой раз зайду, отдыхайте и извините за беспокойство.
– Ерунда. Главное, что все живы… Так, про комиссию! Будет в конце месяца, точно число не скажу. Я тебя запишу.
Олег поблагодарил Владимира Александровича и вышел, оставив хирурга хоть немного отдохнуть – тот всю ночь оперировал вновь прибывших тяжелораненых. И вот результат, никто из них не умер, он дал им шанс на дальнейшую жизнь.
Через несколько дней после разговора с Васей Пильченко о безногих летчиках на Северова наконец обратил внимание особист. Мужичок лет тридцати пяти, совершенно невыразительной внешности, похожий на тихого алкоголика с постоянно слезящимися глазами и красным носом. Сидел он в довольно холодном кабинете, поэтому был в фуфайке и валенках. Разговор начал вяло, как бы для проформы, но взгляд! Это был взгляд умного и хитрого человека, это был взгляд наводчика противотанковой пушки на приближающийся танк противника, взгляд снайпера, выжидающего, когда вражеский офицер высунется из окопа. Олег мысленно проклял и особиста, и не в меру бдительного ранбольного, чтоб ему укол неудачно поставили, да и вообще систему, в которой от своих ждешь неприятностей не меньше, чем от врага. Но ничего особенного не произошло. Особист со сложной и редкой для русского человека фамилией Иванов оказался нормальным мужиком. Через некоторое время, поспрашивав у летчика об источнике сведений, о службе, он усмехнулся и заметил, что формально он сигнал отработал. После этого разговорились уже как нормальные люди. Иванов получил место старшего оперуполномоченного особого отдела, работающего с тыловыми подразделениями, после тяжелого ранения и мечтал вернуться обратно на фронт. А воевал он тоже на Юго-Западном. Расстались, пожав друг другу руки и пожелав скорейшего выздоровления.
Кроме разминок и бесед с соседями, делать было нечего, поэтому свободное время Олег занимал чтением. В первую очередь читались, естественно, газеты. Они и сводки Совинформбюро по радио были основной пищей для рассуждений, особенно по вечерам. Северов перечитал первую часть «Порт-Артура» Степанова, «Хождение по мукам», «Аэлиту», «Гиперболоид инженера Гарина», первые две части «Петра Первого» Толстого. Олег в прошлой жизни где-то вычитал мысль о том, что жители прошедших эпох не являлись по сравнению с жителями конца XX – начала XXI века более тупыми. Просто они жили во время с гораздо меньшей информационной насыщенностью, поэтому медленнее соображали и гораздо хуже работали с большими массивами информации. Северов переместился всего на шесть десятков лет назад, поэтому сравнение было, наверное, не очень корректным. Лучше было бы сравнивать эпохи, разделенные сотнями лет. Но Олег, размышляя на эту тему, пришел к выводу, что зерно истины здесь имеется. По крайней мере по сравнению с большинством нынешних современников он соображал действительно намного быстрее и постоянно испытывал информационный голод, поэтому читал быстро и много.
Впрочем, его мысли занимала сейчас врачебно-летная комиссия, которую предстояло пройти, причем совсем скоро. И Олег очень надеялся пройти ее успешно, оба хирурга считали, что шанс у него неплохой.
И вот в конце января этот день настал. Олег сидел на скамейке в коридоре в ожидании вызова на комиссию, ждать скорее всего предстояло долго, поэтому он смотрел в окно на происходящую неторопливую жизнь и слушал пожилую медсестру тетю Глашу, рассказывавшую ему последние городские и прочие новости. Тетя Глаша была небольшого роста полноватой старушкой, словоохотливой, доброй и рассудительной. Сейчас ее мысли занимал старший внук, который попал в артиллерийское училище. Приходилось ему там тяжело, это читалось между строк его писем, хотя парень ни на что не жаловался, наоборот, письма были очень бодрые, даже слишком. Эта показная бодрость и настораживала тетю Глашу, хорошо знавшую характер внука.
– Ты вот тоже, не успел на ноги встать, уже снова на фронт просишься. Где это видано, после таких ран всего месяц прошел, и на тебе, на комиссию!
– Да хорошо у меня все, тетя Глаша! Наши врачи меня до комиссии допустили, значит, здоровье и силы есть!
