Можно быть маленьким и слабым,
но помочь и поддержать. И оказаться очень полезным, как я в детстве. Бабушка с юга везла чемодан, рюкзак, хозяйственную сумку, ведро с абрикосами и три арбуза в авоське. Она была очень сильная женщина. И запасливая – это были гостинцы для тех, кто не был на юге. И меня везла. Поскольку я была маленькая, я была привязана на бинтик за ручку, чтобы не потерялась. И бабушка все волокла на себе, конечно, по очереди. Отнесем с ней чемодан и ведро и возвращаемся за арбузами и сумкой. Я тоже кое-что несла, конечно. Мне в поезде бабушка сделала веер из бумаги. И, когда бабушка присаживалась на чемодан, чтобы отдохнуть, я этим веером ее обмахивала. Делала свежий ветерок. И бабушка прямо набиралась сил от свежего ветерка, так она и говорила. Я была очень полезным человечком. Кроме того, я пела военную песню, подбадривающую. Это тоже вливало новые силы в бабушку. И мы дотащили все тяжести до такси, вот как! И носильщика не нанимали – бабушка считала найм носильщика эксплуатацией. Вещей-то всего ничего, да еще есть маленький помощник с веером! И с бодрящей песней. Так что даже маленькие и слабые могут оказаться полезными и очень помочь нести тяготы. И вообще, вместе веселее. А телеграмма просто не дошла о том, что мы приезжаем – тогда были только телеграммы. Но мы все равно все привезли и притащили. При помощи бумажного веера и веселой героической песни. И угостили бабушкиных учеников, соседей по подъезду, Любу-инвалида во дворе и варенье сварили. Поэтому помочь можно по-разному; не обязательно тащить чемодан другого человека, если у нас нет сил его поднять. Даже пошевелить. Но можно быть рядом и поддерживать. И словами помогать. И обмахивать веером или полотенчиком, как боксера в перерыве между раундами. Это очень помогает и поддерживает. Доброе слово, песня и бумажный веер…
Бывает, что детей в детдом сдают.
Философ Руссо пятерых в приют отдал. Бывает, что бьют и издеваются. А бывает вот что: один мальчик окончил школу. И мама ему велела идти работать на завод. Она была одинокая. И решила, что сыну пора вносить свою лепту в бюджет. Она работала буфетчицей. Ей было трудно. И она велела идти сыну на завод работать. А этот тщедушный очкастый юноша был упрямый. Он хотел учиться на врача. Он все читал, все сидел в библиотеках и учился отлично. На врача нельзя учиться заочно. И вечернего образования не было для бывшего школьника. Только дневное. Тогда мама сказала, что будет сына кормить, конечно. Не вопрос. Она же не зверь лютый! Она посчитала на бумажке, сколько стоит еда; квартплату посчитала, все посчитала. И стала брать с сына ежемесячно эти деньги – он поступил; и стипендию дали. И еще он подрабатывал санитаром. Это трудная работа. И маме отдавал за харчи и квартиру, конечно. И ел бесплатно хлеб с горчицей в столовой. Тогда можно было задаром есть хлеб, горчицу и уксус. А мама с ним все шесть лет не разговаривала за то, что он паразит и иждивенец. И у этого сына была отдельная полочка в холодильнике. Так он прожил шесть лет – общежитие не давали тем, у кого городская прописка. И просто – этот сын ничего поразительного в ситуации не видел. Он жил наукой; такой уж он был. А потом уехал по распределению и три года в деревне работал. Там женился на простой девушке, потом ему дали квартирку в городе. А потом он стал знаменитым врачом, великим ученым. А потом его собственная мама заболела и он ее спас. Сам лечил, друзей привлек, лекарства доставал. И спас. И ни словом не напомнил о том, что было. Он был добрый. Только он не смог обнять и поцеловать старуху-мать. Она ведь тоже его никогда не обнимала и не целовала. Он не привык. И называл ее, как в детстве, на вы. И мать плакала скупыми старческими слезами от обиды в своей роскошной палате. «Хотя на что обижаться?» – так ей говорили медсестры, которым она жаловалась на неблагодарного сына…
Утреннюю зарядку
Пикассо каждый день делал. И прожил девяносто лет! И чувствовал себя отлично. И зарабатывал сумасшедшие деньги. Он просыпался утром и начинал жаловаться: может, у него рак? Он скоро умрет. Он бездарность. Кругом враги. Все норовят обидеть! Жить незачем! И три часа жаловался. А жена его утешала и подбадривала. А потом жена падала без сил и до вечера лежала. А Пикассо бодро вставал и принимался за работу. Так что жаловаться полезно. Это зарядка такая; за счет других. Жена Пикассо покончила с собой, к сожалению; но он другую нашел. И регулярно делал утреннюю зарядку. Так что жалобы, конечно, облегчают состояние человека. А то, что происходит с теми, кто утешает и подбадривает, – это неважно, правда? Всегда можно нового найти! И поэтому лучше отойти от того, кто регулярно делает такую зарядку. Пусть индивидуально занимается. Потому что втыкать в нас свой зарядник не надо все же с завидной регулярностью. Всем хочется чувствовать себя хорошо, прожить долго и отлично зарабатывать. Не только Пикассо.
На человека клевещут,
а друзья ему говорят: «собака лает, караван идет!», «грязь не липнет к светлому!», «не обращайте внимания, правда выйдет наружу!». Выйти-то выйдет, наверное. Только вот князя Василька оклеветал князь Давид перед Святополком. Наговорил всякого. А Святополк поверил и приказал схватить князя и выколоть ему глаза. Такое вот наказание. Ну, и выкололи. Тогда быстро все делали. Как, впрочем, и сейчас. А потом правда восторжествовала; оказалось, что князь Василек ни в чем не виноват. И перед ним, наверное, даже извинились. Только он стал слепым. И все притчи о вреде клеветы меркнут перед этим историческим случаем. Ну, еще сжигали, головы отрубали, но уже безразлично было людям этим, восторжествовала ли правда. И, если человек рассказывает недоброе о ком-то, доброму христианину следует так сказать: «Пойдем сей же час к тому, о ком ты это говоришь, и спросим – правда это или неправда?» Если рассказчик идти откажется, следует уличить его в клевете. Это из старинных книг совет. И касается не только христиан, а всех добрых людей. Хорошая и простая фраза: «Пойдем вместе к тому, о ком ты говоришь, и спросим». И все. Потому что слушать и читать клевету – такой же грех, как и клеветать, так считается. Только об этом все забыли как-то.
«Заедать чужой век» —
не давать взрослым детям жить своей жизнью. Постоянно контролировать и вмешиваться, не давать «отделиться», – раньше ведь земля была одна на всю семью. И родители должны были взрослым детям выделить наделы. И помочь избу свою построить. Или часть своей отделить, если бедные были, но отдельную часть. А сами родители считались «стариками» – ничего обидного в этом слове не было прежде. Женщина считалась «старухой», когда не могла рожать детей больше. А мужчина становился «стариком», когда с него снимали «тяготы» – налоги и повинности. И он становился относительно свободным человеком. Это был хороший период в жизни крестьянина. И просвет появлялся в тяжких трудах – крошечный, но просвет. И «старики» могли на богомолье пойти, тайной благотворительностью заняться, чаще храм посещать, рыбку половить для семьи, полежать под овином и приглядеть за хозяйством. За внуками присмотреть. А взрослые дети помогали родителям: землю им вспашут и засеют, тяжелые работы выполнят. Так было правильно и хорошо. Но иногда родители детей не наделяли землей. И не давали свою избу строить. И помыкали ими, как рабами. И не желали понять, что у детей своя жизнь должна быть. Это было очень выгодно – иметь бесплатных батраков. Личных крепостных. И все в деревне знали, что такие родители «заедают чужой век» – пожирают жизнь собственных детей. И уголовные хроники Пермской губернии почти сплошь состоят из ужасных рассказов о преступлениях: убийствах в основном. И в основном – в такой вот семье, где родители не давали детям волю. Потому что ничего хорошего в тюрьме произойти не может. Рано или поздно свекровь поднимет руку на невестку или измученный издевательствами сын – на отца. Потому что любая жертва ненавидит рабовладельца и стремится освободиться любой ценой, даже ценой преступления. И любой человек инстинктивно стремится к свободе. В обществе революции происходят, а в семье – бунты. И сейчас эти бунты поменьше, потише, поцивилизованнее, но итог всегда плачевен. Нежелание отделять от себя взрослых детей и стремление жить их жизнью коверкает судьбы и никого не делает счастливее. И очень глупо не воспользоваться лучшим временем жизни, чтобы больше отдыхать, заниматься добрыми делами, рыбку удить, кино смотреть, ездить в путешествия, просто лежать на травке и глядеть, как бегут облака по небу, – сейчас можно себе это позволить иногда! А пожирать чужую жизнь не надо; караулить, подглядывать, лезть с советами, вмешиваться… Впрочем, зато такие «старики» долго жили. Дольше своих детей. Если, конечно, не случалось то, что описано в уголовных хрониках…
