Вот вы придете на работу устраиваться,
а директор вам скажет: женщине место на кухне. Бей бабу молотом – будет баба золотом! Женщина должна повиноваться мужчине. Так и быть, возьму вас на работу, если принесете письменное согласие мужа. И за зарплатой вашей пусть муж приходит! А потом еще спросит директор: нет ли у вас в роду негров? Афроамериканцев, то бишь? Потому что в компании работают белые люди. И если с вами непорядок в плане расы – вас могут взять только лифтером или уборщицей. И вам, понятное дело, нельзя нагло сидеть среди белых людей. И играть с ними в домино или шахматы: за это полагается уголовное наказание. Если вам такое скажут, вы, наверное, засомневаетесь, стоит ли в этой компании работать. И правильно сделаете. Так вот. Идиотский лозунг «клиент всегда прав» – из тех же времен. Когда были бесправные женщины, угнетенные «цветные», «ку-клукс-клан» и погромы. Этот лозунг придумал один торговец, и продавцы безропотно выполняли этот приказ. В начале двадцатого века много было дикостей разных. И сейчас эти слова несколько устарели, как и крепостное право. Или рабство. Или унижение женщин и телесные наказания. Прав тот, кто нормален, адекватен, разумен и ведет себя по-человечески. Психопатка, оскорбляющая сотрудников, не права. Пьяный хам, заставляющий ему прислуживать, не прав. И клиенты – это те, кто заплатил и вступил в деловые отношения. А не те, кто от нечего делать ввалился в ваш магазин или принялся звонить ночью, требуя огласить список услуг и товаров. И куда важнее отношения с коллективом, чем удовлетворение прихотей распоясавшегося плантатора, которого вы знать не знаете. Так что лозунги, знаете ли, устаревают. А замашки рабовладельцев у некоторых остаются. Ну, и пусть проходят мимо. Потому что надо работать с нормальными, адекватными людьми; это дело полезное и прибыльное. А хамов надо посадить на машину времени и отправить в 1909 год, когда этот лозунг был популярен. Там им самое место.
Однажды мы пошли на рыбалку.
В детстве, на даче; хариусов ловить. Надо было идти рано-рано утром, и дорога была трудная: через обрывы, овраги, через картофельные поля – через борозды трудно перешагивать! – через лес с комарами и мошкой… Мы взяли удочки и пошли. И за нами увязался толстый Глеб. Он был не просто упитанный или толстенький; он был такой болезненно-рыхлый, одутловатый, на отечных ногах. И щеки у него дрожали при ходьбе. И он задыхался. Мы его не звали с собой; он просто караулил всю ночь, когда мы пойдем на рыбалку. Не спал и сидел на крылечке своей дачи. Он очень хотел пойти. А не звали не от злости – понимали, что ему трудно ходить. Он был больной и очень, очень полный. Вот его мама и купила дачу в деревне, избушечку-развалюшку, чтобы его оздоравливать. И он к нам во двор приходил качаться на качелях – мой дедушка сделал качели. Он качался и слушал наши разговоры. И подслушал. И пошел с нами. И ему было очень трудно идти – нас вели вперед два деревенских вихрастых хулигана. Исцарапанные, в синяках, поджарые и быстрые – два вождя, Вадик и Костя. А за ними мы с братцем Алешенькой шли. Несли ведерки, сетки для рыбы, удочки. А за нами шел, задыхаясь, Глеб. И вожди не оглядывались! Так положено вожакам. Но шли медленно. И дорогу выбирали полегче. И иногда протягивали руку мне или Алешеньке. Или Глебу. Почти не оборачиваясь, молча. Мы шагали и шагали, и солнце светило ярко, и становилось жарко. И Глеб так страшно дышал, пыхтел и упал много раз. А потом мы пришли к речке Утке. И сели на высоком берегу. И вожди, Вадик и Костя, солидно подошли к Глебу, который лежал, как медуза, и протянули руки по очереди. И сказали: «Молодец, дружище!», а больше ничего не сказали. И Глеб из последних сил пожал им крепко руки, а потом пил воду жадно – я припасливо взяла с собой водичку. И мы все сидели на берегу летним утром; и это было хорошо, правильно. И хариусов поймали – двух. А Глеб выздоровел. Он потом служил в армии, в горячей точке, и вернулся весь в наградах, худой и красивый. Хотя мог бы не ходить в армию; он один был у мамы и больной к тому же. Но вот пошел. Такой уж у него был характер. И такие были времена, такая компания, когда просто пожмут руку без лишних слов. И скажут: «ты молодец, дружище!», и не добавят: «Мы от тебя не ожидали», «Надо же, такой толстый, а все-таки дошел до речки» и всякое такое. Просто: молодец, дружище! И можно всем вместе сидеть на берегу августовским теплым днем. Лето такое короткое у нас…
Трудно сказать, каким человек был,
если это царь, скажем. Или политический деятель. Сведения противоречивы. Александр Третий вот выпить любил и изобрел специальную «засапожную» фляжку – прятал напитки в сапоге от жены. Много ел. И на царских штанах в неподобающем месте была заплата – придворный даже покраснел, когда это безобразие увидел. Наверное, царь был грубоватым человеком; он не жаловал балы и светские увеселения. Ему больше рыбалка нравилась. И чего он больше сделал для России, плохого или хорошего – пусть историки решают. А революционеры царя дразнили «Ананасом». Он свой манифест при вступлении в должность, так сказать, закончил словами: «А на нас возложить священный долг». Смешно придумали. Ананас. И когда произошло крушение поезда под Борками и искореженный вагон с семьей царя скатился с насыпи, – этот «Ананас» возложил на себя священный долг. Он на себе держал крышу вагона долго, пока не подоспела помощь. И всех спас. Свою жену, детей, придворных, слуг – всех, кто был в вагоне. И потом он стал болеть и вскоре умер – враги говорили, что от пьянства. А врачи – что он сильно надорвался, когда крышу держал, повредил почки. Это большое счастье, когда рядом человек, который может на себе держать крышу вагона. И всех спасти. Это и есть священный долг мужчины – в опасности держать крышу вагона на себе. Закрыть собой жену и детей. Ну, и придворных, если они есть. И тогда мужчина – истинный царь. И относиться к нему надо как к царю. Только иногда мы узнаем о таком слишком поздно; но в большинстве своем мужчины именно так устроены. Молчаливые, грубоватые, неизящные «ананасы» с «засапожной» фляжкой и заплатой на штанах – не это главное. С этим можно справиться. Главное, чтобы был способен священный долг на себя возложить. Или крышу вагона…
Вот ходят гигантские игрушки;
медвежата, собачки, котики. Разноцветные и пушистые. Суют рекламные листовки, лапой добродушно приветствуют, приседают и кланяются… А внутри – человек. Молодой человек в очках – я не знаю, куда они там смотрят, эти внутренние люди, но они все видят. И внутри им тесно и душно, как вот этому юноше бедному. Он потому и пошел медвежонком работать – он хотел заработать деньги. У него совсем не было, он с бабушкой своей жил и учился в колледже. И он решил заработать много денег и одной красивой девушке подарить цветы и пригласить в кафе. И купить еще себе курточку модную. Если работать после учебы, долго и старательно раздавать листовки – на все это хватит. Должно хватить. Он и работал – ходил у магазина в летний зной, кланялся всем и махал лапой. А другой лапой протягивал рекламки. И дети радовались – он приседал перед детьми и танцевал. А взрослые отмахивались. А некоторые взрослые смеялись и фотографировались с ним. Или над медвежонком смеялись так, издевательски. И тыкали окурками или старались больно толкнуть… Люди очень разные. Это тяжелая была работа. Но очень нужны были деньги. Он каждый день получал понемножку, этот медвежонок, и откладывал. А потом увидел девушку совсем с другим молодым человеком. Они шли и смеялись – увидели смешного грязноватого медвежонка. И стали фотографироваться с ним, а он чуть не плакал внутри костюма. Но обнимал лапой девушку и приседал. И делал нелепые танцевальные движения. Потому что он был на работе; и вообще – что тут сделаешь? И кому есть дело, что внутри медвежонка кто-то плачет или кому-то больно? И деньги кому-то так нужны, что он согласен в летнюю жару ходить в душном меховом костюме и кружиться в медленном танце. Никому до этого нет дела – до живой души, которая внутри костюма… Только дети что-то чувствуют, наверное, и поэтому так добры к этим громадным зверушкам… А юноша остался на работе – он упорный был и упрямый. И до осени ходил медвежонком. А потом отдал деньги бабушке – такой уж он был человек. И сейчас он имеет свой бизнес с компьютерами, большую фирму. Много лет прошло. И к сотрудникам он хорошо относится, по-человечески. И всегда берет листовки, которые ему протягивают поросята и собачки – это нетрудно, правда? Потому что внутри игрушки – живой человек. Живая душа.
