Одна женщина шла домой
из больницы. Ей операцию сделали и выписали. Ну, она и пошла. Встретить ее было некому – перед тем как попасть в больницу, она многое пережила. Любимый человек ее бросил, предварительно забрав все деньги, – так бывает. И бизнес разрушился – у нее был крошечный магазинчик. Нечем стало платить за аренду. И вот она шла, пошатываясь от слабости, несла пакет с вещичками. А в кармане модных джинсов – это все, что осталось от былой роскоши, – лежало пятьсот рублей одной бумажкой. Тоже все, что осталось. И размышляла, как жить дальше. И на сколько хватит бумажки в кармане, если только хлеб покупать, например. Увлекательные подсчеты… И навстречу брела старушка и плакала горько. Женщина немного отвернулась – своего горя хоть отбавляй. Но старушка остановилась и стала жалобно так рассказывать, что потеряла деньги. И теперь не на что хлеба купить, что теперь делать? И знаете, бывают хитрые попрошайки и всякого рода бродяги, но невозможно притвориться такой дряхлой, морщинистой, хилой старушкой – и плакать старческими слезами, которые текут по глубоким морщинам… И женщина поступила очень глупо: сунула руку в карман, достала пятисотрублевку и дала старушке. Она не смогла сказать: «У меня нету!» и почему-то не могла сказать: «У меня только пятьсот рублей, пойдемте, я разменяю деньги и вам сто рублей дам!» – не смогла. Отдала пятьсот рублей, не нашла в себе сил ничего сказать – она почти падала от усталости и боли, – и пошла домой. Долго шла. И дома не то что сожалела о деньгах, нет. Просто тупо сидела на диване, отдыхала. А потом неделю ела крупу и рожки – были припасы, к счастью. И луковицу, как Буратино. И попросить было не у кого; вернее, не научена она была просить. Это жаль, конечно. Трудно жить таким людям. Но, знаете, швы зажили удивительно быстро. Болей ни разу не было. Аппетит прямо зверский был, и крупа на воде казалась отменно вкусной. А потом ей позвонил старый знакомый и предложил работу – он открыл магазин и нужен был директор. И поздоровевшая, пополневшая на крупе и рожках женщина вышла на работу. И сама удивлялась, как отлично она себя чувствует. Спасибо врачам. А великодушие – оно всегда вознаграждается. Это когда отдаешь последнее, что очень, очень глупо… Великодушие вознаграждается многократно. Сто и миллион раз…
«Вставайте, граф, вас ждут великие дела!» —
вот как надо будить ребенка в школу. Это одного графа так будил дворецкий. И граф бодро просыпался и в хорошем настроении начинал свой день. И в первый учебный день надо непременно устроить праздник – не школьную линейку с речами учителей и букетами, это само собой, это так положено официально. А дома устроить праздник с поздравлениями, подарками, угощением. Это непременно нужно сделать – это «яркое пятно». И напряжение, рутина, беспокойство пройдут. «Начало кладет отпечаток на всякое явление», – говорил мудрый Аристотель. Так что даже будить ребенка надо правильно; не кричать: «Ты опоздаешь в школу!», а напоминать достойно о великих делах, которые ждут маленького графа. А насколько важный завтра день – это мы по себе помним. И тридцать с лишним лет все глядишь на новенькие тетрадки, ручки, линейки… А дни недели представляешь как страницы дневника; очень удобно. Хотя и навязчиво. И сны иногда снятся, что надо идти в школу. И там сдавать экзамен или контрольную писать. Обычно это страшные сны, к сожалению. Поэтому так важно превратить первый школьный день в праздник – это нетрудно. Угощение, подарки и поздравления – вот и все. И неважно, в каком классе дитя; еще можно успеть все улучшить. И себе праздник устроить. И приучиться будить себя и других правильными словами – не у всех, к сожалению, есть дворецкий. Но можно обойтись своими силами; и каждый день сделать хорошим – началом учебного года в школе жизни.
Человеку иногда так хочется что-то получить:
деньги, любовь другого человека, выздоровление от болезни… И одни, помолясь, прилагают огромные усилия. Ищут совета и поддержки. Или принимают то, что нельзя изменить. Мужественно принимают. А другие ищут тайные и опасные пути. Магию или преступление. Они делают нечто, что имеет непредсказуемые последствия. И ученые не называют эти действия прямо; нет научных слов для этого. Но есть среди ученых тайное сленговое выражение: «обезьянья лапа». Это грустный и страшный рассказ о волшебной лапке обезьяны: она исполняла желания владельца. И хозяин немедленно пожелал 200 фунтов стерлингов. Кругленькая сумма! И тут же получил. Его сын погиб, и страховку выплатили. 200 фунтов. Желание сбылось, но ничего не происходит бесплатно, задаром, просто так. Если не положены эти деньги – получить их можно только вот такой ценой. Ценой гибели сына. И это всего касается: деньги, любовь, здоровье, повышение по службе – можно этого добиваться и об этом просить. А получить задаром – нельзя. «Обезьянья лапа» потребует страшную плату; и коллекторы явятся незамедлительно. В мире немало неизученных процессов. И сами умные ученые предпочитают не делать и не говорить нечто, что имеет непредсказуемые последствия: это «обезьянья лапа». И меню надо читать так: сравнивать правую колонку с левой. Блюдо и цену. И брать то, что по карману, а не то, за что не сможешь заплатить. Но чего очень, очень хочется! Все стоит денег и усилий. А за бесплатное заплатит «обезьянья лапа», но лучше это не заказывать…
Бедная жертва!
Бесправная женщина – что она может сделать? Тем более в Англии, в XIX веке, когда жена считалась собственностью мужа. И не имела ни пенса личных денег. Страшно читать, как муж обходился с женой, Фрэнсис. Он таскал ее за волосы и пинал в живот: она беременна была, и случился выкидыш. Бил кулаками и оскорблял. Издевался всячески. А потом вообще выгнал из дому на холодную улицу – надоела! И снова беременная избитая Фрэнсис оказалась в работном доме – это вроде тюрьмы для нищих. И снова выкидыш случился. Администрация работного дома не хотела задаром кормить жену. И потребовала у этого Робертса денег. Мол, это же ваше домашнее животное; платите, сэр! Робертс злобно заплатил 20 фунтов. И прислал жене открытку: рыдающую толстуху. И подписал издевательски: вот, мол, во что я превратилась! Лгунья, воровка, шаралатанка, уродина – ну, всякое такое… И сказал, что вообще он был женат до встречи с Фрэнсис, но думал, что первая жена умерла. Но она жива оказалась. И эта уродливая Фрэнсис ему вообще никто! Так вот. Эта Фрэнсис взяла эти 20 фунтов и наняла адвоката: как раз хватило. И в суде дала показания. И, знаете, все свидетели пришли и тоже дали показания. Служанка, официантка, которая у этого Робертса работала, соседи и постояльцы его гостиницы. Все пришли. Это было так странно и необычно. Но судья попался хороший. И приказал Робертсу заплатить очень много денег. Целую кучу! И Фрэнсис вышла из суда богатой женщиной. Под аплодисменты. А Робертса отправили в тюрьму за двоеженство; сам же сказал! А вот не надо доводить робких женщин до отчаяния. Избивать, волосы вырывать и посылать оскорбительные открытки потом. Особенно открытки посылать не надо. Это последняя капля. И люди тоже помогут, если надо. Люди помогают тем, кто сам себе помогает. И если в Викторианской Англии можно победить и справиться – сейчас тем более можно. Даже на последние двадцать фунтов.
Я сколько себя помню —
столько помню и бедную Любу-инвалида в неизменной панамке. Когда я была совсем маленькой, она уже была взрослой. И ковыляла неуклюже на скрюченных ногах в ортопедических ботинках, держась за маму – мама с ней гуляла. Каждый день гуляла по двору, хотя это было очень тяжело. Люба была очень некрасивая; не буду описывать. Как Квазимодо. И многие дети смеялись и показывали пальцем. Дразнили. А взрослые вздыхали лицемерно и говорили, что зря эта мама не отдала Любу в дом инвалидов. Тяжелый крест! И Любиной маме это говорили. И выпытывали подробности. А Любина мама в шляпке, маленькая, кругленькая, бодрым голосом отвечала, что все отлично. Нормальный крест. Не очень тяжелый. По силам. И с ними рядом всегда бежала собачка. Эта мама еще и собачек держала! Собачки старели и умирали; появлялась новая. И с лаем бросалась на тех, кто подходил и задавал вопросы. А я с Любой сидела на скамейке и ни о чем не спрашивала. Она сама все рассказывала мне; я отлично понимала ее невнятную речь. И все критиковали мою бабушку за то, что она разрешала мне к Любе подходить. Мало ли, на что урод способен! И дети смеялись некоторые. И вот мне почти сорок восемь. И во дворе никого знакомых не осталось. А Любина мама – осталась! Ей, наверное, под девяносто. Крепенькая, кругленькая, в шляпке, она вчера сажала гиацинты. «Если сейчас луковицы посадить – весной на клумбе будут гиацинты, Анечка!» И нарциссы. И мы с Любой пойдем гулять, хотя она плохо сейчас ходит. И эта бодрая мама осталась в живых. И совершенно здорова. Бодра и в своем уме. Как видите, крест ее не раздавил и не убил. И собачка с мохнатыми бакенбардами прыгала и веселилась… Нельзя умирать, пока от нас кто-то зависит. Это раз. И нужно принять свой крест, если есть силы. А если нет – они потом появятся. А тех, кто смеялся, – никого не осталось. Ну, может, они просто переехали. В тот дом, куда советовали отправить Любу…
