Анкудинов извлек на свет бумажник.
– Мы можем долго вести нашу милую и непринужденную беседу, но, как говорят англичане, business before pleasure
[7]. Язык ты знаешь – думаю, поймешь.
Денис кивнул, еще раз подумав о том, что означало сказанное Анкудиновым «пока».
Достав солидную пачку тысячных купюр, Константин Андреевич принялся отсчитывать банкноты, но затем замер на секунду и, отделив от общей массы, протянул примерно треть Денису.
– Полагаю, для закрепления наших с тобой деловых отношений можно позволить себе потратить чуть больше.
Денис не дотронулся до протянутых денег.
– Я не возьму, – еле слышно проговорил он, непроизвольно поморщившись от резкой боли в висках.
Анкудинов изобразил на лице удивление, за которым показалось скрытое раздражение.
– Ты не… что?
– Я не возьму, – чуть более уверенно повторил Денис.
В нем зародилось новое чувство, сильно его удивившее. Надежда. Слабая, практически несуществующая, но все же надежда. Он внезапно осознал, что за маской мудрости и злого сарказма Анкудинова пряталась какая-то слабость, червоточина. «Ахиллесова пята», как в «Трое» с Брэдом Питтом. Оставалось только выяснить, в чем же заключается эта слабость. И пусть сейчас он понятия не имел, как бороться со Смертью, но все же опыт специалиста по голливудским блокбастерам говорил – шанс на победу всегда есть, иначе фильм будет бессмыслен.
– Не возьмешь.
Лицо Анку вдруг стало меняться. Метаморфозы происходили так быстро и закончились так внезапно, что походили больше на легкую галлюцинацию. Но Денис не мог позволить себе такой роскоши, как самообман. Его вера в происходящий бред окрепла и не подвергалась сомнению.
Гладкая кожа Константина Андреевича тут и там стала вздуваться и снова опадать, словно закипающее молоко. Сквозь щеки просвечивались скулы и челюсть, затем они вновь исчезали. Зрачки мерно сужались и расширялись, а цвет лица принимал пепельный оттенок, чтобы практически моментально вернуться к обычной бледности. Долю секунды Денис мог видеть вместо носа Анкудинова лишь носовую кость, словно голова превратилась в череп. Но так же внезапно, как и начались, метаморфозы закончились, и перед Денисом вновь стоял Анкудинов Константин Андреевич в своем жутком, но относительно нормальном обличье. Он вновь вернул контроль над своими эмоциями.
– Очень хорошо! – произнес ровным голосом Анкудинов. – Если ты намереваешься работать на чистом энтузиазме, я могу только поприветствовать это.
И тут же его лицо непроизвольно перекосилось, при этом кожа поплыла, как воск свечи. Миг – и вновь каменное лицо вместо жуткой маски.
– Прежде чем мы перейдем к заданию на эту неделю, я хочу тебе кое-что показать. И объяснить.
Анку встал и подошел к двери.
«Приплыл, – обреченно подумал Денис. – Теперь он мне устроит воспитательную работу». Но при этом в душе все так же тихо и еле заметно теплилась надежда. Шанс выбраться из передряги был. Осталось только нащупать его… и дожить до того, как этот шанс представится.
– Что показать? – спросил он.
– О! Это маленький сюрприз. Прошу!
Константин Андреевич указал на узкую дверь по правую сторону коридора.
– Это что, туалет? – слабо удивился Денис.
Анку взялся за ручку.
– Нет, это просто дверь. Если тебе интересно, дверь туалета прекрасно выполняет точно ту же функцию, что и златые врата. Она пропускает живую тварь туда, куда тварь хочет попасть. Или не хочет.
Анкудинов рассмеялся: жестко и безжизненно.
– Поэтому, если у тебя нет особых возражений… – он сделал паузу и вопросительно посмотрел на Дениса, словно действительно ожидал возражения.
– Нет, дверь в «толчок» чудесно подходит, – проговорил Денис и сглотнул. В горле словно кто-то прошелся наждачной бумагой. Он почувствовал, что очень скоро узнает, почему его нанял на работу Анкудинов. И его пугало то, что ему предстояло узнать.
Константин Андреевич опустил ручку и потянул на себя дверь. Денис приготовился увидеть в уборной все, что угодно, но того, что предстало перед его глазами, он явно не ожидал. Он десятки раз видел подобное в кино, но реальность теперь удивляла гораздо сильнее. Туалета за дверью просто не существовало.
18
Хлопнула дверь, и в полупустой аудитории появился преподаватель. Сгорбленный седовласый старик напоминал маленького злобного орка, выискивающего повод достать из-за пояса свой двусторонний топор. Его челюсть судорожно двигалась, словно он беспрестанно что-то жевал. Мутно-водянистые глаза, походящие на болотную топь, смотрели на студентов с неопределенным выражением: то ли с презрением, то ли с безразличием. Серые шерстяные брюки и столь же серый потрепанный свитер наводили на мысль, что теплое сентябрьское утро за окном аудитории – ошибка. Скорее, там должен быть конец октября – серый и холодный, как и выражение лица преподавателя Храмова Юрия Николаевича.
Хрюн, как его называли студенты, незамысловато сократившие фамилию, имя и отчество, причмокнул беззубым ртом и произнес, противно чавкая словами:
– Я смотрю, не так много… студентов… хотят сдать мой предмет… Напрасно, напрасно…
Он прошел к трибуне и под тихое хихиканье школяров принялся раскладывать свои конспекты. Делал он это настолько медленно и скрупулезно, что казалось, будто занятие не начнется никогда. В конце концов, добившись успеха, Юрий Николаевич поднял голову, несколько секунд мутными глазами изучал пришедших на лекцию студентов, и произнес:
– Сегодня мы продолжим тему, которую начали разбирать… – он принялся шуршать своими записями, – в прошлую пятницу.
Лана, расположившись на задней скамейке аудитории, отрешенно смотрела на копошащегося старика. Ночью она плохо спала. Вчерашний разговор постоянно лез в голову, прогоняя сон. Но даже когда она засыпала, ее преследовал смутный образ скелета с картинки, которую показал им вчера Алексей Петрович. И она открывала глаза и смотрела в потолок, пытаясь что-то вспомнить. Что-то связанное с просьбой старого, слепого на один глаз букиниста. И только после трех она провалилась в благословенное забытье без сновидений.
Сейчас, сидя в аудитории и глядя уставшими глазами на чавкающего словами Хрюна, она снова мысленно возвращалась во вчерашний вечер.
Слова, произнесенные вчера Алексеем Петровичем, поначалу показались ей глупой шуткой. Такого не могло быть. Она верила, что события всегда имеют определенную логику, и если что-то происходило, то происходило не просто так, а по какой-то причине. И то, что она сначала встретила Виктора, который (о чудо!) связан с тем, что происходит с Денисом, и который (снова чудо!) привел ее к человеку, имеющему ответы на вопросы, не могло быть простой случайностью. Это была закономерность, переход от одного звена цепи ко второму. И обязательно должны быть переходы к третьему и последующим звеньям. Закономерность, а не случайность. А букинист попытался опровергнуть эту веру, заявляя, что в цепи может и не быть следующего звена.
