Небольшой торговый ряд, возле которого она с Денисом сидела и болтала неделю назад (хотя ей казалось, что с тех пор прошел месяц-другой), смотрел на нее темными окнами. Единственное светлое пятно – круглосуточный магазинчик, где Денис покупал сигареты. Этот свет разбавлял немного жутковатую обстановку практически безлюдной площадки возле метро. По крайней мере, он казался сейчас Лане неким островком цивилизации, хоть эта самая «цивилизация» и состояла из продавцов да подвыпивших и желающих выпить еще ночных гуляк.
С другой же стороны площади все выглядело совершенно по-другому: там, за огромным перекрестком, возвышался храм Христа Спасителя, ярко освещенный со всех сторон. Лане даже казалось, что сияние десятков фонарей на той стороне дороги делали еще более темной эту сторону.
Глядя на храм, Лана вспомнила разговор недельной давности. Той ночью не было этой мрачности. Может быть, потому, что тогда она только познакомилась с Денисом и все выглядело довольно забавно. А может быть, потому, что она еще не знала, кто такой Анку. А, скорее всего, и то, и другое. Они болтали, а, точнее сказать, перебрасывались словами, пустыми, ничего не значащими, но в то же время непринужденными и уютными.
«Бассейн смотрелся бы лучше», – сказал тогда Денис про храм. Причем довольно резко, словно его это задевало за живое. Так же резко, как и в ту жуткую ночь, с субботы на воскресенье. Тогда, за несколько минут до того, как они (нет, она!) решили поиграть с Анку, еще не зная, чем это закончится, Денис говорил не про храм. Она спросила его о его родителях. Лана помнила, что отметила его ответ, но тогда решила не торопить события.
– Родители как родители, – повторила она его слова.
– Чти отца своего и мать свою, – еле слышно пробормотал щуплый мужичок, сидевший на расстеленной газете у колонны около лестницы в подземку. Он был одет в рваные штаны от воинской формы и красную клетчатую рубашку с оборванными рукавами. В темноте, слегка разбавленной неоновыми огоньками, босые ноги сливались с грязной газетой, и казалось, что бродяга будто бы рос из бумажных листов. Шею человека прикрывал толстый шерстяной шарф.
Лана окинула его взглядом и отошла, с трудом сдержав сильное желание сказать что-нибудь резкое. Ее мысли вновь вернулись к словам, сказанным Денисом. Родители как родители. Вот оно! То, что мелькало на задворках памяти весь день. Денис хранил какой-то секрет, из-за которого он увильнул от ответа на вопрос и отвел глаза. Но, с другой стороны, это могла быть вполне банальная невеселая история жизни, одна из миллионов.
«Но ведь Анку из-за чего-то выбрал именно его», – подумала она и тут же мысленно ответила себе, что причина могла быть совершенно в другом.
– Что же делать? – в отчаянии, вконец запутавшись, проговорил она.
Заметив, что говорит вслух, осмотрелась. Рядом никого не оказалось, лишь бродяга и еще метрах в двадцати – двое пьяных мужчин, расположившихся возле фонарного столба. Эта парочка, распивающая что-то из пластиковых стаканчиков, походила на героев пошлой комедии, построенной на противопоставлениях: один – высокий, толстый и лысый, с обвисшим, как у бульдога, лицом, второй же мелкий и худой, с кучерявыми волосами и крысиной, словно натянутой на череп, мордочкой. Разглядывая пьяниц, Лана слегка улыбнулась.
Ей пришла в голову мысль, которая немного улучшила ей настроение. Как бы ни была плоха ее догадка, что секрет интереса Анку к Денису в его родителях, все же это уже было хоть что-то. Хоть какое-то направление.
Вспомнив, что уже минут десять не звонила Денису, она схватила телефон и нажала на «вызов». Три секунды молчания, и гудок пошел.
«Слава богу», – подумала она.
Внезапно у нее за спиной раздалась мелодия. Обернувшись, она увидела улыбающееся лицо Дениса. Мобильный телефон в его руке жужжал и светился. Лана не смогла удержаться и, несмотря на плохое настроение и крутящиеся в голове мрачные мысли, улыбнулась в ответ. Она так и стояла со звонящим телефоном у уха, забыв про него.
Она окинула Дениса взглядом: неопрятная синяя футболка, мятые джинсы, потрепанные кеды – одним словом, неряха. Но вот за эту самую улыбку, добрую и открытую, она готова была простить тысячу маленьких недостатков. Она влюбилась в эту улыбку с первой их встречи на Остоженке. И теперь очень боялась ее потерять.
Она пригляделась, и уголки ее губ медленно опустились. Дело было даже не в том, что Денис выглядел больным: бледным и осунувшимся. Дело было в его глазах. Тот же цвет зрачков, те же морщинки, но глаза стали отстраненными, как будто их хозяин не участвовал во встрече, а отрешенно наблюдал из-за стекла, не особо вникая в смысл увиденного. И еще складывалось впечатление, что в глазах появилось какое-то знание, важное, но не приносящее радости. Улыбка не касалась этих новых глаз.
Денис, не говоря ни слова, сделал шаг навстречу и внезапно приложил указательный палец к губам Ланы. Одновременно он помотал головой, словно говоря: «Ни слова!» Она хотела ответить на этот жест (хотя и не очень представляла, что именно), но Денис вновь, более настойчиво, мотнул головой. Лана не переносила, когда ее затыкали, и заводилась в подобных случаях с пол-оборота, но она сдержала вспыхнувшие против воли эмоции и кивнула: «Хорошо, играем по твоим правилам».
Денис еще секунду поглядел на нее (Лане показалось, что его взгляд стал чуть более знакомым, родным), а затем обнял. Нежно и в то же время как-то более уверенно, крепко. Так они постояли несколько секунд, а затем его руки стали медленно спускаться ей на поясницу и еще ниже – к ягодицам.
Лана хотела было, несмотря на молчаливую просьбу, сказать ему, что он выбрал совершенно неподходящее время для приставаний, но сдержалась – она почувствовала, как рука Дениса проникла в задний карман ее джинсов и что-то положила туда.
– Я по тебе очень скучал, незнакомка, – прошептал он ей на ухо и, чуть отстранившись, поцеловал ее в губы. Сначала коротко, почти неощутимо, а затем страстно, так, как об этом мечтала Лана. Она закрыла глаза, на несколько секунд выбросив из головы дурные мысли.
К реальности ее вернул истошный крик «Покайтесь!», который тут же перешел в быстрое, без пауз, бормотание: «Покайтесьпокайтесьпокайтесьпокайтесьпокайтесь».
Лана обернулась, краем глаза заметив, что Денис сделал то же самое.
Бродяга, который несколько минут назад сидел возле входа в подземку, теперь крутился около собутыльников. На полусогнутых ногах, которые, казалось, вот-вот должны подогнуться, он стоял в паре метров от них и бормотал о покаянии. Газета, его подстилка, была зажата в кулаке левой руки.
Собутыльникам явно не понравилось, что сумасшедший бродяга прервал их мероприятие.
– Пошел на хер, убогий! – громко проревел толстый, колыхая огромным, словно надутым, пузом. Его худосочный товарищ, напомнивший Лане шакала Табаки, поддакнул тонким, срывающимся, как у подростка, голосочком:
– Ага, иди в жопу отсюда. Не видишь, люди отдыхают?
И осклабился, отчего сходство с шакалом стало еще больше.
