Священник подошел к лестнице, спрятавшейся в углублении, и кивнул Денису на нее. «Вход в Преображенскую церковь», – гласила надпись на небольшой зеленой табличке. Они двинулись по узкой винтовой лестнице вниз: впереди священник, за ним Денис, окидывая взглядом светло-зеленые стены помещения. Круглая лестничная шахта вызывала у него стойкую ассоциацию с колодцем. Денису показалось, что они спустились этажа на три (хотя в тесном пространстве «колодца», лестница могла показаться длиннее, чем она есть), когда, наконец, ступеньки кончились и они вышли в зал с высокими, метров под пять, сводами. Оказалось, что под храмом пряталась довольно большая, просторная церковь.
– Я не знал, что здесь есть церковь под землей, – проговорил он.
– На самом деле, мы находимся как раз на уровне земли, – ответил священник, не оборачиваясь.
Денис вспомнил ступеньки, к которым он полз вверх, к дверям храма, сходя с ума от дикой боли в висках. Они казались ему в тот момент бесконечными.
Он кивнул, хотя отец Павел и не мог увидеть его движения.
Священник вел его через маленькие залы, разделенные между собой арками. Когда Денис увидел табличку «Выход» на чуть покосившейся металлической стойке, он удивился.
– А куда мы идем?
– В будни литургия проходит не в здании храма, а…
В этот момент они прошли в следующий зал, в конце которого Денис с ужасом увидел распахнутые двери. Пятачок перед выходом был залит ослепительным солнечным светом.
– …в часовне.
Отец Павел оглянулся, произнося это, и увидел то, что всегда считал оборотом речи – красивым, поэтичным, но слегка преувеличенным. Фраза «краска сошла с лица» скорее подходила дамским романам девятнадцатого века, где все преувеличенно охали и ахали и, чуть что, грохались в обморок. Но сейчас он в действительности наблюдал, как краска схлынула с лица молодого человека, превратив щеки и лоб в бледную, цвета гипса, плоть. Болезненные мешки под глазами тут же проявились, словно на лакмусовой бумаге. В глазах появилось то же выражение, что и при их встрече у входа в храм.
– Что-то не так?
Денис открыл было рот, но не смог произнести ни звука.
«Туда нельзя», – ярко, как солнечный свет за дверями, вспыхнуло в голове Дениса.
Так не могло быть. Он проделал весь этот путь сюда, в храм, спрятался в нем, словно какой-нибудь древний житель во время набега монголо-татар, убедил священника помочь ему. И все должно было закончиться там, за этими дверями, где, словно рыбак несчастную рыбешку, его ожидал Анку?
Священник взволнованно смотрел на него, возможно, уже жалея, что решил помочь странному посетителю. Денис и сам понимал, как он сейчас выглядит, но его это не волновало. Он просто не собирался идти туда, где его ждал Анку, до того, как сделает то, за чем пришел.
«Иди», – внезапно услышал он.
Денис удивленно посмотрел на священника, но тот молчал.
«Иди, не бойся», – повторил голос, и Денис понял, что он не услышал эти слова, а почувствовал их в своей голове. И это не был его внутренний голос. Этот новый голос озвучивал в его голове чужую мысль чужими словами.
«Я не могу туда идти. Эта скотина Анку меня уже не отпустит. Он ждет меня там», – мысленно проговорил Денис, чувствуя себя немного глуповато и понимая, что голоса не существует и ответа он не дождется.
Но голос ответил.
«Иди и делай то, что должен. Жнец не увидит тебя».
Жнец. Судя по всему, голос так называл Анкудинова. Денис отметил про себя, что это имя, Жнец, очень подходило Константину Андреевичу.
– Денис, ничего не бойтесь, – голос священника звучал неуверенно. – Вы в храме Божьем.
Денис повернулся к отцу Павлу и ответил, но не священнику, а голосу внутри:
– Идемте. Но если вдруг со мной начнет происходить что-то странное, затащите меня обратно в эту дверь.
Священник непонимающе приподнял бровь. В его лице чувствовалась нешуточная борьба эмоций. Наконец он кивнул.
– Хорошо.
И вышел первым, словно давая понять Денису, что бояться нечего. Денис мельком увидел в глазах священника довольное выражение, словно тот радовался тому, что так просто смог уговорить испуганного посетителя. В этот момент отец Павел стал ему еще более симпатичен.
Он шагнул за дверь следом и остановился, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Константин Андреевич, Жнец, себя никак не проявил. Ни голоса, ни свербящего ощущения в голове. Ничего. Только шум машин от находящейся рядом дороги.
Сзади раздался скрипучий, с истерическими нотками, старушечий голос:
– Молодой человек, вы здесь не один. Дайте пройти.
Денис пропустил сварливую старушку и пошел следом за отцом Павлом, который время от времени настороженно оборачивался, словно думая, что Денис убежит прочь, хихикая и громко возвещая кару на головы неправедных.
Часовня оказалась невысоким зданием из сруба, окруженным кленами и палисадниками. Здесь после помпезности и монументальности храма все казалось легким и открытым. Словно бы они находились не в центре мегаполиса, а в какой-нибудь малочисленной, хоть и богатой, деревушке.
Отец Павел поднялся по ступенькам, открыл одну створку дверей и обернулся к Денису:
– Ничего страшного не произошло?
И вновь неосознанное выражение довольства показалось на его лице.
– Кажется, не произошло, – проговорил Денис, но все же поспешил войти следом за отцом Павлом под свод часовни.
Они оказались в небольшом, но довольно просторном помещении. В отличие от храма, закованного в камень, часовня казалась более живой, естественной: стены из сруба, пробитого паклей; слегка поскрипывающий деревянный пол; мягкий дневной свет, льющийся сквозь узкие окна – здесь было естественнее размышлять о праведной жизни, чем о наказании за неправедную. Денис мысленно порадовался, что в итоге они пришли сюда. В часовне он почувствовал себя более уверенно.
Отец Павел повел Дениса мимо, в дальний угол справа от иконостаса, занявшего центральную часть стены. Здесь в углу на стене висела высокая, метра три-четыре, икона Божьей Матери, восседавшей на троне в короне на голове и со скипетром и державой в руках. На коленях у нее был младенец Иисус.
Священник подвел Дениса к темно-коричневой деревянной подставке с покатым верхом, доходящей Денису до груди. Там, на подстеленной материи, лежала книга с длинной и широкой атласной лентой между страниц и большой крест.
Отец Павел повернулся:
– Вы побудьте здесь, а я сейчас вернусь.
Он исчез за небольшой дверкой в иконостасе и через минуту появился снова, облаченный поверх рясы в длинное, в пол, подобие шарфа с вышитыми на нем золотыми нитками крестами. В руках он держал узкую книжицу, больше похожую на блокнотик для записи телефонов и адресов. Подойдя к Денису, он вкратце объяснил, что этот «шарф» называется епитрахилью, а подставка – аналоем, на котором лежит крест и Евангелие.
