– Да, мы идем. – И тут же добавил: – Чтоб ты сдох, скотина.
Анкудинов рассмеялся, и впервые его смех звучал естественно:
– Само собой, мой друг! Чтоб я сдох! В этом и весь план. И я рад, что у нас с тобой здесь нет расхождений во мнениях.
Денис следовал за Анкудиновым по мертвому лесу по направлению к озеру и полю со свечами. Горло горело внутри, будто он сделал огромный глоток кипятка, а снаружи он ощущал пульсирующий холод от пальцев Анкудинова.
«Рабочее место», – с мрачной безнадежностью подумал он.
Место, где ему предстояло провести вечность. Думая об этом, Денис не мог отделаться от мысли, что происходящее находится на той грани, где пересекается фантазия и реальность. С одной стороны, опыт, ограничитель человеческого восприятия, кричал: «Бред! Такого не может быть! Мы не в Стране чудес, в которой может произойти все, что угодно, только потому, что может произойти все. Ты просто спишь под деревом, а не гоняешься за сраным белым кроликом». А с другой стороны, невозможно было себя убедить, что все вокруг – лишь его разыгравшаяся фантазия, не вынесшая постоянного пресса голливудского мусора. Анку, Лана, Алексей Петрович, отец Павел…
Пару недель назад он шатался по жизни, где все было хоть и скучно, но предсказуемо, а теперь мир перевернулся с ног на голову и вывернулся наизнанку. Да и сам Денис ощущал себя совершенно другим человеком – на те же вопросы он бы давал уже совершенно иные ответы. А как иначе, если за несколько дней он превратился в смертоносного почтальона – в демоническую версию Печкина из «Простоквашино», который приносит свои дурные вести всегда туда, куда нужно, и тогда, когда нужно?
Денис резко остановился. Как он мог оказаться таким дураком? Денис мысленно проиграл диалог с Анку. Нет, все верно: Анкудинов провел его, как первоклассника! В голове Дениса раздался тихий, но уверенный голос, тот самый, что несколько минут назад посоветовал ему доводить начатое до конца.
– Он лжет. Он всегда лжет – такова его суть.
Только через секунду он понял, что на этот раз услышал голос не в голове. Кто-то произнес эти слова вслух: мягко и тихо, но отчетливо.
Анку резко обернулся, но Денис тут же понял, что причиной этого был не прозвучавший голос, а задержка Дениса.
– Какие-то проблемы?..
Анкудинов ничего не слышал. Денис почувствовал, как в груди вновь появилось то самое легкое жжение курильщика, жаждущего никотина. И с этим жжением пришла надежда и уверенность.
– Да, есть небольшая проблемка. На твоем славном конвертике для Ланы нет даты вручения. А это значит, что ты – просто жалкий балабол, у которого…
Он не смог договорить начатое, так как вновь на его шее сомкнулись руки Анку. Но боли Денис не чувствовал. Его словно мягко отбросило вглубь сознания, и теперь он, немного отстраненно, наблюдал за тем, что происходит. Его тело уже ему не принадлежало, и на данный момент его это устраивало. А вот жжение он чувствовал. Оно ежесекундно усиливалось. И теперь оно было в десятки раз сильнее, словно внутри него открыли маленький химический заводик, на котором внезапно произошла утечка ядохимикатов. Это жжение тоже не причиняло боли, скорее – трепет. Священный трепет перед чем-то непознаваемым, необъятным. Денис прислушивался, погружался в это ощущение, и ему казалось, что внутренний трепет все рос, хотя больше расти уже не мог. Казалось, что еще немного, и он в клочья разорвет слабое тело и вырвется наружу. Этому жжению-трепету было тесно внутри. Оно требовало выхода.
Глядя на пыльно-серые истлевшие, с зияющими отверстиями, щеки Анку, сквозь которые виднелись столь же серые зубы, Денис назвал его по имени. Но голос, который он услышал, был чужим. Этот голос, который только что прозвучал и который не услышал Анкудинов («Лжет. Он всегда лжет»), раздался теперь отовсюду. Казалось, каждая частичка его тела, каждое дерево и каждая травинка в мертвом лесу произнесли настоящее имя Анку:
– КАИН!
32
Чем дольше Лана ждала Дениса у дома номер шесть «а», тем меньше она верила в то, что увидит его живым. Надежда на то, что все их злоключения не должны были пропасть даром, таяла с каждой минутой, проведенной тут. Тот боевой настрой, с которым она покидала квартиру Алексея Петровича, медленно, но неумолимо сходил на нет, уступая место безысходности.
Сначала Лана обошла двор вдоль и поперек. Затем зашла в единственный подъезд, вызвав подозрительный взгляд консьержки, которая все же предпочла промолчать. Поднявшись на четвертый этаж, она тупо уставилась на дверь квартиры номер шестнадцать. Никакой двадцать четвертой тут не было и быть не могло. В определенный момент к ней закралась подленькая мысль, что все: Виктор, Алексей Петрович, Денис, – были просто сумасшедшими. Письма, сороки, бретонские сказки – все это напоминало чью-то хоть и весьма правдоподобную, но все же больную фантазию.
Она села на ступеньки и заплакала. В эти дни она плакала больше, чем за последние несколько лет. То ли из-за того, что она оказалась вовлечена в странную и жуткую пляску со смертью, то ли из-за того, что в ее жизни появилось то, что она боялась потерять. Она ни на секунду не жалела, что все это произошло с ней, хоть сейчас от этого не было легче.
– Почему вы плачете? – раздался тихий голосок за спиной.
Лана резко обернулась и прижалась к стене. Сердце подскочило и заухало в бешеном ритме в висках.
Смуглый мальчик лет восьми с длинными, черными как смоль волосами смотрел на нее. Он нисколько не смущался: его большие карие глаза светились интересом и сочувствием, немного странным для восьмилетнего мальчугана.
Лана невольно улыбнулась.
– Мне просто немножко грустно. Но, кажется, все прошло.
Мальчик с деловым видом кивнул.
– Это хорошо. Моя мама говорит, что, если часто плакать, можно ослепнуть. – И продолжил заговорщицким тоном: – Но я в это не верю.
Лана рассмеялась:
– Твоя мама очень умная.
Мальчик, видя, что его слушают, продолжил:
– А еще мама говорит, что плакать не надо, потому что слезки не помогают.
– Ты слушаешь маму? Не плачешь?
Мальчик кивнул, но его пухлые щеки тут же густо покраснели.
Лана почувствовала, что слезы и в самом деле отступили.
– Паша, ты где? – раздался голос из-за двери пятнадцатой квартиры.
– Я уже тут, мам!
– В подъезде?
Из-за двери появилась женщина – миловидная худенькая брюнетка, при взгляде на которую можно было сразу сказать, что она – мать Паши: те же губы, тот же нос, даже блеск карих глаз был точно таким же.
– Здравствуйте, – проговорила Лана, смахивая рукавом слезы.
– Добрый день! – доброжелательно проговорила женщина, а затем повернулась к мальчику: – Ты ничего не забыл?
– Ой, – проговорил Паша после нескольких секунд размышлений.
