Немного в стороне от вектора, соединяющего фигуры Брауна, По и Лавкрафта, находится персона еще одного представителя американской готики и черного романтизма – Натаниэля Готорна (1804-1864). Всю свою жизнь писатель ощущал наследственную вину за давно минувшие события, в которых его прапрадед сыграл важную и при этом весьма неприглядную роль. В ходе печально знаменитого процесса над салемскими ведьмами (1692-1693), жертвами которого стали десятки ни в чем не повинных людей, Джон Готорн активно участвовал в допросах и был одним из немногих представителей правосудия, которые не признали впоследствии своих заблуждений и ошибочности вынесенных приговоров. Тема вины, греха, искупления пронизывают творчество Готорна, в своих произведениях обличавшего ханжество пуританской морали. Ключевым текстом американской готической традиции стал роман «Дом о семи фронтонах» (1851), действие которого происходит в Салеме и выстроено вокруг мотива родового проклятия. «Дом о семи фронтонах» считается эталонным образцом американской готики, однако его влияние на последующее развитие традиции нельзя назвать глубоким и систематическим.
Несмотря на то что американский романтизм подпитывался, как когда-то английский, революционным духом, ему все же не хватало внутреннего импульса, чтобы обрести независимость от авторитета британских классиков и заговорить собственным голосом. Требовался писатель более самобытный, чем Браун, более масштабный, чем Вашингтон Ирвинг, более разносторонний, чем Готорн, способный составить конкуренцию классикам Старого Света и выдвинуть собственную, оригинальную творческую концепцию; писатель, который не порывал бы с европейскими традициями за счет сгущения локального колорита, но мог бы составить фигуру столь значимую, чтобы полноценно представить в своем лице Америку в литературном диалоге новой эпохи. Такой фигурой стал Эдгар По.
Лекция 2. Эдгар По. Страх смерти
Есть темы, проникнутые всепокоряющим интересом, но слишком ужасные, чтобы стать законным достоянием литературы. Обыкновенно романисту надлежит их избегать, если он не хочет оскорбить или оттолкнуть читателя.
Прикасаться к ним подобает лишь в том случае, когда они освящены и оправданы непреложностью и величием истины.
Э. Л. По. Заживо погребенные
Гюстав Доре, иллюстрация к поэме Э. По «Ворон», 1884
В истории западной литературы Эдгар По занимает совершенно обособленное место. Странно было бы пытаться оспорить или поставить под сомнение значимость его творчества для мирового литературного процесса, тем более что большинство критиков уверенно помещают его имя у истоков многих форм современной беллетристики – от научной фантастики до детектива. Такие определения, как «новаторский», «самобытный», «опередивший свое время» применяются к произведениям Эдгара По совершенно обоснованно. Однако есть в его истории – как личной, так и творческой – какая-то недосказанность, незавершенность, мешающая поставить этого выдающегося писателя в один ряд с такими его современниками, как Виктор Гюго, Герман Мелвилл, Гюстав Флобер. Кажется, что По изначально шел к славе и литературному бессмертию другой дорогой, более трудной, чем многие его собратья по перу, даже, пожалуй, мучительной, и на преодоление возникающих на ней препятствий ушла значительная часть его созидательной энергии, что в итоге и привело к появлению некоторых трагически невосполнимых пустот в творческой биографии писателя.
Эдгар По был непревзойденным мастером короткого рассказа и новеллы, предоставив читателям следующих поколений праздно размышлять, каким мог бы быть вышедший из-под его пера роман
[88]. Как лирик По тоже не до конца раскрылся, хотя его сохранившиеся стихотворения не позволяют усомниться в его выдающемся поэтическом даровании. Писатель ушел из жизни так рано, что не успел пережить закономерную творческую эволюцию от романтизма к реализму, произошедшую со многими его современниками – Флобером, Мериме, Гоголем. На фоне мистических и фантастических новелл Эдгара По несколько теряются его юмористические произведения, не менее колоритные и оригинальные, чем рассказы ужасов – хотя менее знаменитые и не столь многочисленные. И здесь читателю остается лишь гадать, не пропустила ли американская литература в лице Эдгара По сатирика не менее выдающегося, чем Марк Твен.
Разумеется, литературоведение, как и история, не терпит сослагательного наклонения, поэтому потомкам приходится принять – без сомнения, с искренним сожалением, – и факт безвременного ухода писателя, и определенную незавершенность его творческого канона, которая бессознательно ощущается даже массовым читателем и приводит к появлению любительской прозы особого рода
[89]: не желая смириться с ограниченностью литературного наследия писателя и скудостью биографических сведений о нем, некоторые поклонники сами берутся за перо в надежде оживить своего кумира, пусть и в неожиданной роли – в качестве литературного персонажа. Удержаться от подобного соблазна непросто: По действительно прожил жизнь, которая напоминает увлекательный и полный драматичных перипетий роман с печальным финалом. Такой роман мог бы принадлежать перу писателя, сочетающего в себе черты творческой манеры Диккенса, Бальзака, Драйзера и Достоевского: в этой истории были семейные трагедии, продолжительная – и проигранная – борьба с нищетой, несправедливостью, завистью, творческими кризисами, злым роком, всем миром и даже с самим собой, была и любовь, и ненависть, и тайна, которая до сих пор не разгадана и вряд ли когда-нибудь будет.
Экспозиция этой истории включала в себя событие, напрямую не связанное с жизнью самого По, но предопределившее все последующие повороты его судьбы: 3 января 1796 года
[90] в Бостоне причалил корабль, доставивший из Англии очередную партию миссионеров, мечтателей, авантюристов, коммивояжеров и прочих искателей лучшей жизни, которые ежегодно покидали берега Старого Света и вверяли себя океанским волнам в надежде обрести Эльдорадо «на той стороне»
[91]. В числе прибывших была овдовевшая актриса из Лондона с восьмилетней дочерью Элизабет (Элизой). Несмотря на юный возраст, у Элизы уже был солидный багаж сценических навыков и познаний – по крайней мере, вскоре после прибытия она успешно дебютировала на сцене Бостонского театра и получала преимущественно одобрительные и даже восторженные отзывы на протяжении всей своей последующей карьеры
[92].
