— А это что за жуть такая, свят, свят, свят?
Глаза у Лоры загорелись, что неудивительно. На стене, позади стола Хозяина, висит большая схема, три на два фута. Жуть? Я бы не сказал. Угрожающая жизни — это да. Я безотчетно хватаю ясеневую трость, что висит на спинке стула Хозяина, и читаю целую лекцию, которая должна не столько просветить, сколько отвлечь ее внимание.
— Вот это, Лора, — указываю тростью на лабиринт из цветных линий и названий, чем-то напоминающий головоломную карту лондонской подземки, — доморощенная репрезентация нашей восточноевропейской разведывательной сети под кодовым названием «Мэйфлауэр», существовавшей до «Паданца». Вот — глава всего, основатель и вдохновитель тайной сети, ее оперативного центра и всего контура, дальше — его непосредственные источники и, по убывающей, другие источники, добровольные и прочие, с конспективным описанием их продукции и рейтинга в Уайтхолле и с нашей внутренней оценкой их надежности по шкале от одного до десяти.
Я снова вешаю трость на спинку стула. Похоже, мне не удалось ни отвлечь внимание Лоры, ни ее запутать. Она внимательно изучает кодовые имена, ставя против каждого галочку. За моей спиной Милли тихонько покидает комнату.
— Об операции «Мэйфлауэр» мы кое-что знаем, — произносит Лора тоном учительницы. — Сохранилось случайное досье, которое вы любезно оставили в общем архиве. Есть у нас и собственные источники. — Она дает мне несколько секунд на то, чтобы переварить эту информацию. — А почему все проходят под названиями садовых растений?
— Тематический подход, Лора. — Я стараюсь по возможности поддерживать высокомерный тон. — «Мэйфлауэр»
[6] и все в том же духе. Корабельную тематику мы не трогали.
И снова она меня проигнорировала.
— И что означают эти звезды?
— Радиосигналы, Лора. Не звезды. Образно выражаясь, искры. В случаях, когда полевикам выдавались радиоприемники. Красный — активный, желтый — потаенный.
— Потаенный?
— Зарытый в землю. Обычно в тонкой клеенке.
— Если я прячу, то я прячу, — сообщает она мне, продолжая разбираться с кодовыми именами на схеме. — А не таю. Избавьте меня от своего шпионского жаргона. Я не член мужского клуба. А это что за плюсы? — Она ткнула пальцем в кружок с соответствующим значком.
— Не плюсы, Лора, а крестики.
— Агенты, которых выдали?
— Которые вышли из игры.
— В смысле?
— Погорели. Отказались. Разные причины.
— А с этим что произошло?
— С Фиалкой?
— Да. Что произошло с Фиалкой?
Прижимает меня к стенке? Похоже на то.
— Фиалка пропала. Подозревали допросы с пристрастием. Работала в Восточном Берлине с пятьдесят шестого по шестьдесят первый. Возглавляла команду наблюдателей за подвижным составом. Все зафиксировано… — Имея в виду: читайте сами.
— А этот парень? Тюльпан?
— Тюльпан — женщина.
— А хэштег?
Уж не для того ли она так долго выжидала, чтобы ткнуть пальчиком именно в этот кружок?
— Хэштег, как вы его назвали, — это символ.
— Догадываюсь. Символ чего?
— Тюльпан была православного вероисповедания, поэтому ей присвоили соответствующий крест. — Я делаю все, чтобы мой голос не дрогнул.
— Кто присвоил?
— Женщины. Две сотрудницы.
— Каждый верующий агент получал крест?
— Православные убеждения Тюльпан отчасти мотивировали ее работать на нас. О чем и говорит крест.
— Ее судьба?
— Исчезла с наших экранов, увы.
— У вас тогда не было экранов.
— Не исключено, что решила закруглиться. С пехотинцами такое случается. Прерывают контакты и пропадают с концами.
— На самом деле ее звали Гамп, так? Как зонтик
[7]. Дорис Гамп?
То, что я сейчас испытываю, тошнотой не назовешь. По крайней мере, с желудком это никак не связано.
— Возможно. Гамп. Да, кажется, так. Удивительно, откуда вам это известно.
— Может, вы не все досье украли. Это была большая потеря?
— Что именно?
— Ее решение закруглиться.
— Не думаю, что она объявила о своем решении. Просто перестала выходить на связь. В каком-то смысле — да, потеря. Тюльпан была важным источником. Солидным, да.
Перебор? Недобор? Легковесно? Она это обдумывает. Пауза затягивается.
— Мне казалось, вас интересует «Паданец», — напоминаю я ей.
— Нас интересует всё. «Паданец» — лишь зацепка. Что случилось с Милли?
Милли? Ах да, Милли. Не Тюльпан.
— Когда?
— Сейчас. Куда она ушла?
— Вероятно, к себе наверх.
— Вы ее не позовете? Меня она ненавидит.
Я открываю дверь, а за ней стоит Милли со своей связкой ключей. Протиснувшись мимо нее, Лора устремляется дальше по коридору с планом дома в руке. Я отстаю.
— Где Джордж? — шепотом спрашиваю у Милли.
Она мотает головой. Не знает? Не спрашивать?
— Милли, ключи!
Она добросовестно отпирает двойные двери в библиотеку. Лора делает шаг вперед и тут же, как в дешевом фарсе, два назад с дежурным воплем «Мать честная!», который наверняка разбудил всех мертвых в Британском музее. Не веря своим глазам, она приближается к полкам, уставленным потрепанными томами от пола до потолка. Осторожно берет восемнадцатый том разрозненного тридцатитомного собрания «Британской энциклопедии» 1878 года. Открывает, с удивлением пролистнув несколько страниц, швыряет на столик и снимает с полки «Путешествия по Аравии и не только» 1908 года, тоже разрозненное собрание, стоившее (как ни странно, помню) пять шиллингов и шесть пенсов за том, один фунт за все собрание, после того как Мендель сбил цену у торговца.
— Вы мне не объясните, кто читает или читал эту белиберду? — спрашивает меня Лора.
— Все, кто был допущен к операции «Паданец» и имел на то основания.
— В каком смысле?
— Джордж Смайли считал, — я стараюсь отвечать с максимальным достоинством, — что раз уж бог не дал нам укрепленной крепости на берегу Темзы, то естественное укрытие лучше всякой физической защиты. И что если зарешеченные окна и стальной сейф лишь провоцируют местного бандита на преступление, то не родился еще такой вор, который бы мечтал о бумажном ворохе…
