И что на сегодняшний день Кристоф обо мне знает? Что я приехал в Лондон на похороны друга. Что я добрый самаритянин. Адрес ему неизвестен. По клубам я не хожу. Даже такой рьяный следопыт, как он, не найдет моей фамилии в списках Клуба путешественников или Национального клуба либералов. В архивах Штази тоже не найдешь. Последним моим известным жилищем в Соединенном Королевстве была двухкомнатная квартира в Актоне, где я поселился под вымышленной фамилией Питерсон. Своего обратного адреса хозяину дома я не давал. И где же, после Бретани, станет меня искать настырный, беспардонный, уголовно ориентированный, похожий на боксера сын Алека? В каком конкретно месте, если ему очень повезет и ветер подует в паруса, сумеет он загнать меня в нору?
Единственно разумный ответ: штаб-квартира Службы, так сказать, Лубянка на Темзе, но не прежняя, обжитая его покойным отцом, которую еще поди найди, а ее мрачная наследница, этот бастион, который я как раз собрался навестить.
* * *
Мост Воксхолл наводнен едущими домой жителями пригорода. Быстротечная река под ним тоже забита транспортом. На этот раз я не член туристической болгарской группы, а турист-антипод, интересующийся лондонскими видами. Ковбойская шляпа, защитного цвета жилетка с множеством карманов. Когда-то, на первом задании, на мне были кепочка и шарф из шотландки, а на втором — прикид болельщика «Арсенала»: зимняя шапочка с помпонами. Чистые расходы за весь гардероб на блошином рынке Ватерлоо — четырнадцать фунтов. В Сарратте у нас это называлось «обновить силуэт».
Любой шпик на что-то отвлекается, предупреждал я своих юных новобранцев, так уж устроен человеческий глаз: отважно загорающая нагишом на балконе хорошенькая девушка или уличный проповедник в хламиде Иисуса Христа. Сегодня вечером передо мной открывается миниатюрная, этакий носовой платок, роскошная зеленая лужайка, со всех сторон обнесенная частоколом, приковывающим мой взгляд. Что это? Карцер под открытым небом для еретиков Цирка? Уединенный эдем для офицеров высшего звена? Но как они туда попадают? А главное, как оттуда выходят?
На крошечном галечном пляже у подножия крепостного вала перед бастионом азиатское семейство в цветастых шелках устроило пикник среди разгуливающих канадских гусей. Проплыв вдоль крепостного вала, желтый катер-амфибия глушит мотор в нескольких метрах от них. Оттуда никто не выходит. Время подходит к пяти тридцати. Я вспоминаю рабочие часы в Цирке: для помазанников божьих — с 10.00 до бесконечности, для черни — с 9.30 до 17.30. Сейчас начнется тихий исход младшего состава. Я прикидываю возможные выходы; наверняка в целях конспирации они разбросаны по разным точкам. Когда в бастион только въехали нынешние обитатели, поговаривали о секретных туннелях, прорытых под Темзой до самого Уайтхолла. Что ж, в свое время Цирк прорыл парочку туннелей на чужой территории, так почему бы не на своей, родной?
Когда я впервые пожаловал к Кролику, мне пришлось пройти через лаз, казавшийся еще меньше благодаря непробиваемым железным воротам, украшенным в стиле ар-деко, но, думается, это был лаз исключительно для посетителей. Из трех других обнаруженных мной входов чутье выбирает серую двустворчатую дверь на площадке, от которой незаметные каменные ступени спускаются к пешеходной дорожке над рекой. Стоит мне завернуть за угол, как серые двери раскрываются, и выходит пять или шесть мужчин и женщин лет двадцати пяти — тридцати с одинаковым подчеркнуто анонимным видом. Двери закрываются, видимо, автоматически. Потом снова открываются, выпуская вторую группу.
Я одновременно потенциальная жертва Кристофа и его преследователь. Нетрудно предположить, что он здесь занимается тем же, чем и я в последние полчаса: целенаправленно знакомится с этим зданием, прикидывает возможные входы и выходы, ждет своего часа. Я исхожу из того, что Кристоф движим теми же оперативными инстинктами, что и его отец: он просчитал вероятные действия своей жертвы и соответствующим образом все спланировал. Если, как сказала Катрин, я поехал в Лондон на похороны друга — а почему он должен ей не верить? — то с большой долей вероятности можно предположить, что я загляну к своим бывшим начальникам, чтобы перетереть больную тему исторического судебного иска, который он, Кристоф, вместе со своей новообретенной подружкой Карен Голд подает на Службу и ее отдельно поименованных сотрудников, в том числе на меня.
Еще одна группа мужчин и женщин спускается по ступенькам. На пешеходной дорожке я пристраиваюсь сзади. Седовласая женщина встречает меня вежливой улыбкой. Ей кажется, что она меня где-то видела. С нами смешиваются случайные прохожие. Впереди появляется табличка «Парк Баттерси». Мы приближаемся к арке. Подняв глаза, я замечаю стоящую на мосту фигуру: крупный мужчина в длинном темном пальто и шляпе присматривается к идущим по дорожке людям. Точка, которую он занял (случайно или намеренно), дает ему преотличный вид на все три выхода из бастиона. После того как я сам воспользовался этой точкой, могу только подтвердить ее тактическую выигрышность. Поскольку он смотрит вниз, а черная фетровая шляпа с высокой тульей и узкими полями надвинута на лоб, лицо остается в тени. Но боксерский торс сомнения не вызывает: размах плеч, широкая спина и рост дюйма на три выше, чем можно было предположить. Сын Алека. Впрочем, я не видел его мать.
Мы прошли под аркой. А тип в темном пальто и черной фетровой шляпе уже сошел с моста и присоединился к процессии. Шустрый при всей своей грузности. Весь в отца. Идет шагах в двадцати позади меня, шляпа прыгает из стороны в сторону. Он не сводит глаз с кого-то впереди себя, и я склонен думать, что с меня. Хочет ли он быть замеченным? Или я помешан на том, что за мной следят? Грешок, с которым я всегда боролся.
Мимо проносятся бегуны, велосипедисты, моторки. Слева тянутся жилые дома, первые этажи которых занимают шикарные рестораны, кафе и фастфуды. Я изображаю задумчивого туриста, заставляя его сбросить обороты. Я вспоминаю собственные поучения, обращенные к новобранцам: темп задаете вы, а не тот, кто вас преследует. Расслабьтесь. Проявите нерешительность. Ни в коем случае не бегите, спокойно прогуливайтесь. Река живет своей жизнью: прогулочные теплоходы, паромы, скифы-одиночки, гребные лодки, баржи. На берегу уличные актеры изображают живые статуи, дети размахивают воздушными шарами, запускают игрушечные дроны. Если это не Кристоф, то филер из Цирка. Но в наше время филеры, даже самые никчемные, так явно не прокалывались.
Возле верфи Святого Георга я отхожу вправо и, остановившись, делаю вид, что изучаю расписание паромов. Чтобы идентифицировать своего преследователя, надо дать ему выбор. Запрыгнет ли он в автобус следом за тобой или, махнув рукой, пойдет дальше? Правда, в этом случае он мог тебя «передать» другому. Но фетровая шляпа не передает меня другому, а оставляет для себя: остановившись возле лотка с горячими сосисками, он разглядывает меня в затейливом зеркальце позади бутылочек с горчицей и кетчупом.
Перед автоматом с билетами на паромы, уходящие в восточном направлении, выстроилась очередь. Я становлюсь в нее и покупаю билет до Тауэрского моста, в один конец. Мой преследователь раздумал брать сосиску. Подошел паром, заходил ходуном пирс. Сначала мы даем выйти пассажирам. Мой преследователь пересек дорожку и склонился над билетным автоматом. Он раздраженно жестикулирует. Ему нужна помощь. Растаман в бесформенном головном уборе объясняет ему. Никаких кредиток, только наличные. Лицо по-прежнему скрыто фетровой шляпой. Началась посадка. На верхней палубе уже полно зевак. Толпа — твой союзник, используй ее. Я примостился у перил и жду того же от своего преследователя. Отдает ли он себе отчет в том, что я его засек? Следим ли мы друг за другом? Или, как сказали бы мои ученики в школе Сарратта, он отловил, что я его отловил? Если да, то можно сдаваться.
