– Раньше вы спрашивали про мои ссадины. Ну вот вам одна.
Я закрыла глаза, представляя, на что смотрит сейчас Бандл: розовая отметина из идеально округлых надрезов в четверть круга, длиной сантиметров в десять – двенадцать. Я сидела, застыв на месте, и говорила. Удивительно трагическое шоу.
Дядя Лес продал все мои пластинки, кроме одной. Та была ему нужна, как он сказал, чтобы преподать мне урок. Сказал, что мы теперь семья и что в семье «надо делиться». Он поднес зажигалку к пластинке и спросил, в каком месте я бы хотела получить этот урок.
– Господи Иисусе, – говорит Бандл. – Это клеймо.
– Винил быстро корежится от жара, но, знаете, даже удивительно, какой он горячий еще до того, как расплавится.
Я опускаю волосы – свитер закрывает розовые ложбинки – и поворачиваюсь к Бандлу. И когда я начинаю говорить, то говорю яростно, и мне наплевать, что слышит меня только один Бандл, потому что иногда надо сказать что-то для себя, а не для того, кто слушает.
– Но это он остался в дураках, потому что я разглядела, какую пластинку он взял. Эллиот Смит. Очень уместно, правда? Теперь на татуировку тратиться не надо.
Бандл прокашливается, отворачивается, потом опять смотрит на меня:
– Ты переехала к дяде, когда умерли родители?
Я киваю.
– Прости, что спрашиваю. От чего они умерли?
– Пьяный водитель, – шепчу я, глядя на браслет на своей руке. – Мы ехали вместе. Папа, мама и я. Они сразу умерли. Меня выкинулоиз машины. Остался только этот шрам. – Я показываю на бритый висок.
Детектив Бандл нажимает кнопку «пауза» на диктофоне и встает:
– Ладно, пошли.
– Куда?
Он натягивает куртку:
– Перекур.
Я стягиваю свою куртку со спинки стула, пока он не передумал. Как приятно встать. Чувствуешь себя такой энергичной. Ушибы еще побаливают, но размяться все равно хорошо. Я вижу очертания Вика за мутным дверным стеклом дальше по коридору. Наверно, это мне и было нужно. Больше, чем сигареты даже – просто видимое напоминание о его присутствии.
В коридоре повсюду копы. Слоняются туда-сюда, пьют кофе, таинственно перешептываются. Кое-кто смотрит на меня, но тут же отворачивается.
– Сюда. – Бандл уводит меня подальше от фойе. – И ни слова никому, ладно? Лейтенант Белл так надерет мне задницу, что голова закружится. Помимо всего прочего, тебе еще рано курить.
По пути к боковому выходу мы прошли мимо часов на стене. 17:13.
Осталось меньше трех часов.
Снаружи было холоднее, чем утром. Не думала, что такое вообще возможно; даже по меркам Джерси стояла собачья холодина.
Я достала упаковку сигарет, зажгла зажигалку и…
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
Я протянула пачку Бандлу:
– Хотите?
Он покачал головой:
– Пытаюсь бросить.
Тротуар совсем вымерз. Машины на Стейт-стрит стоят в пробке бампер к бамперу. Час пик. До Мейн-стрит с кафешками, уличными магазинчиками и рынками всего один квартал. Странно подумать, что лишь восемь дней назад я почти по этому самому месту вела Вика до «Бабушкиных деликатесов». Если это наша Книга Бытия, мне страшно интересно, что же будет в Откровении.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– А что такое этот синдром Мёбиуса? – спрашивает Бандл. – Вик вообще это… заслуживает доверия как свидетель?
Я чуть не роняю сигарету:
– Бандл, что за хрень?
– Ах да! Продуктивной буржуазии не понять. Ну же, Мэд. Ты понимаешь, о чем я. Он вообще?..
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
– И вы дождались, пока мы выйдем на улицу? – говорю я. – Для этого весь цирк с перекуром. Чтобы вы могли задать мне этот идиотский вопрос не под запись?
– Мэделин…
– Хватит повторять мое имя. Вы увидели лицо Вика и предположили, что с ним что-то не так.
Бандл складывает ладони вместе и дует на них, чтобы согреться.
– А все так?
Инстинкт побуждает меня затушить о его руку сигарету, но я сдерживаюсь.
– Вы когда-нибудь читали «Изгоев»? – спрашиваю я.
– Знаешь, Мэделин, тебе надо поучиться отвечать на вопросы.
– Я пытаюсь ответить на ваш вопрос. Вы читали «Изгоев»?
– Я не очень люблю читать, – говорит Бандл. – Фильм видел. Давно, правда. Слишком много смазливых пареньков, насколько припоминаю.
Я поднимаюсь на цыпочки и встаю обратно на пятки, и так несколько раз. Надо разогнать кровь.
– Ну ладно, в общем, там есть персонаж, которого зовут Далли, сокращенно от Даллас. Он там самый жесткий чувак. Жил на улицах Нью-Йорка, все дела. Так вот, главный герой однажды говорит что-то вроде «Далли был таким реальным, что пугал меня».
Я чувствую на себе взгляд Бандла; он ждет, что я продолжу.
– И?
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
До этого момента мне казалось, что мы с Бандлом – полные противоположности, но, похоже, мы достигли середины диаграммы Венна, той незначительной области, где сосуществуют детектив Бандл и Мэделин Фалко. Я прокашливаюсь и говорю тихо, словно если говорить тише, то разговор выйдет не таким тяжелым.
– Я тоже думала, что с Виком что-то не так. – А, нет, тяжесть на месте. Я продолжила: – Но я ошибалась. Синдром Мёбиуса – это очень редкое неврологическое заболевание, вызывающее лицевой паралич. У разных людей оно протекает по-разному. В случае Вика он не может моргать и улыбаться. Во время разговоров кажется, что он не реагирует на слова, и поэтому все предполагают, что он не понимает социальных сигналов… или что-то вроде того. Но он очень умный. Возможно, умнее всех, кого я знаю.
Детектив Бандл кивает; его одутловатое лицо перекашивается от размышлений, красные губы пучатся на холодном воздухе. Я смотрю на пятьдесят оттенков Бандла и думаю, как же несправедлив мир: внешность Вика не отражает его внутренней жизни, как бы мне этого ни хотелось. А вот внешность Бандла только и делает, что отражает, хотя я бы предпочла этого не видеть. Но это даже не самое худшее. Мне приходится отвернуться, потому что сейчас больше всего я ненавижу Бандла за то, к чему он даже не имеет отношения. А вот я как раз имею. Как грустно понимать, что проблема в тебе самой.
Затянуться.
Выдохнуть.
Успокоиться.
