Если стихотворение могло стать человеком, оно бы превратилось в Мэделин Фалко. Может, в этом было тайное равновесие человеческой жизни. Джейн подъехала к первой обзорной площадке: Панорама Рокфеллера. Здесь была парковка и хай-тек бинокль, по четвертаку за минуту пользования. Очень, очень церемонное место.
– Большое спасибо, Джейн, – сказал Баз, выпрыгивая из джипа. – И еще раз поздравляю с помолвкой.
– Спасибо, чувак. Хотите я подожду, пока вы все тут осмотрите? Мне ужасно нравится осматривать людей, которые осматривают пейзажи.
… …
– Какое необычное у тебя увлечение, Джейн, – сказала Коко. – Так или иначе, в этот раз мы окрестности смотреть не будем. Вик должен сбросить своего папу с утеса.
Джейн внезапно приняла заговорщический вид. Словно она каждый день развозит кучки подростков к утесам, чтобы те швыряли мертвых родителей в Гудзон.
– Вот и отлично, чувак, – сказала Джейн, подмигивая мне и прицеливаясь в меня пальцем. Пуф! Пуф! – Только сам не сбросься заодно.
И Джейн уехала. Мы остались стоять в неловком молчании. Иногда проведешь с человеком немного времени, и все сразу понятно. Ну конечно, Джейн была помолвлена с начинающим частным предпринимателем в сфере аренды автомобилей. За других не скажу, но, проведя с ней минут пять, мне тоже захотелось стать начинающим частным предпринимателем в этой самой сфере.
Я надел синюю вязаную шапку, Мэд натянула свою желтую, потом зажгла сигарету, и мы все проводили взглядом старый джип, пока он не исчез вдали на заснеженном шоссе.
Коко взяла База за руку:
– Пипец она чокнутая.
Баз просто кивнул.
Панорама Рокфеллера была метрах в ста двадцати над уровнем моря. Согласно объявлению, вы могли увидеть отсюда следующее:
1. Реку Гудзон (надеюсь, они не ошиблись:
Панорама типа находилась прямо над рекой).
2. Нью-Йорк (а значит, и знаменитый стадион, родину «Нью-Йорк Метс»).
3. Мост Генри Гудзона (отличненько).
4. Пролив Лонг-Айленд (великолепно).
5. Округ Уэстчестер, штат Нью-Йорк (почему бы и нет?).
Прямо под этим объявлением находилось еще одно, призывающее посетителей соблюдать правила парка. Правила сами по себе были вполне очевидными: не взбираться на утесы, не сходить с дорожек, алкоголь запрещен, ну и все такое. Думаю, что какой-нибудь чувак, перепив дешевого пива, подумал когда-то, что прыгнуть бомбочкой с обрыва – это хорошая идея. И мне жаль этого чувака. Но еще жальче мне его родителей. Потому что их дом с того момента заполнили запеканки из зеленой фасоли и объятия сбоку.
Мы вместе подошли к обрыву Утесов. От острых осколков камней нас отделял только узкий металлический поручень. Толп совсем не было – возможно, потому что снегопад еще не закончился. Мы подошли к ограждению, посмотрели через Гудзон и разглядели все пять мест из объявления. Однако к захватывающему дух великолепию пейзажа объявление нас как раз не подготовило. Им надо было дописать:
6. Захватывающее великолепие пейзажа (Суперскаковая лошадь).
Очень жаль, что люди редко приходят сюда зимой – заснеженная природа в тысячу раз лучше обычной. Огромные камни утесов то мокрые, то белоснежные. Я уже собирался достать прах из урны, и тут Коко сказала:
– У меня сейчас мочевой пузырь взорвется.
– В смысле лопнет? – поправила ее Мэд.
– А почему лопнет?
– А почему взорвется?
– Не знаю, Мэд. Но я сейчас обоссусь, и тогда посмотрим, на что это больше похоже.
– Коко, надо потерпеть, – сказал Баз. – Здесь некуда пойти.
– Я не могу, – захныкала она, перетаптываясь на месте.
Баз вздохнул, показывая на заснеженные кусты:
– Тогда беги. Мы подождем.
Коко переступала на месте:
– Мне нужен сторож.
Нзази дважды щелкнул пальцами и зашагал в противоположную сторону. Баз закатил глаза и пошел к кустам вместе с Коко.
Я застегнул рюкзак:
– Тогда мы с Мэд подождем тут?
Но Мэд тоже ушла: она стояла и курила у ближайшей скамейки. Она внимательно всматривалась в скамейку, но не так, будто восхищалась ее красотой, а будто следит, чтобы та не убежала. А то вдруг оживет, стряхнет покрывало снега и затрусит вдаль по шоссе.
Надо бы помочь ей проследить за скамейкой, подумал я.
Подходя ближе, я услышал, как она сказала:
– Воспоминания бескрайни, словно горизонт.
– Ты в поэтическом настроении?
Она показала на табличку, привинченную к скамье:
– И что, по-твоему, это значит?
– Хорошая цитата, – сказала Мэд. – А вот фамилия странная. Альтной.
Страна Ничего настигла меня без предупреждения. Мы были в машине. Целый век назад. Папа вел, мама смеялась.
Твой отец – самый смешной человек на свете. Вокруг были горы. И деревья, которые только-только окрасились разными цветами; было похоже, будто мы едем в бушующее цунами горелой рыжины и желтого света. Мама наконец закончила смеяться и затихла в том особом спокойствии, когда в воздухе разливается энергия, оставшаяся от хохота. Когда отсмеешься, надо подождать. С моего заднего сиденья я видел головы родителей. Отцовская рука протянулась через ручку переключения передач и опустилась на мамино колено. «Пока мы не станем старо-новыми», – сказал он. Она ответила шепотом: «Старо-новыми».
Вот представьте: миллиарды воспоминаний в мозгу, и каждое тонет в бурной реке, хватая ртом воздух, сражаясь за жизнь, за веревку, за оливковую ветвь. Воспоминания не выживают случайно. Они хотят жить.
– Старо-новыми, – сказал я.
– Что?
Я повернулся от скамейки и посмотрел Мэд в лицо:
– Люди всегда говорят о том, как состарятся вместе, словно это самое прекрасное и романтичное, что может случиться в жизни. Но часто ли это происходит? Люди меняются по-разному. Чаще всего просто озлобляются.
Я представил папину руку у мамы на колене. И я знал: чем старше они становились, тем моложе казались.
– Я два года учил немецкий, – сказал я. – «Альт» значит «старый», а «ной» – значит «новый». Это фраза из папиной записки. Пока мы не станем старо-новыми.
… …
– И что это значит, как ты думаешь? – спросила Мэд.
Я посмотрел на свои изношенные ботинки и подумал про папины старые кроссовки «New Balance».
– Мама с папой были здесь. Уверен, что тут они и нашли свой девиз. Наверно, стояли на этом самом месте.
