– То есть не найдем в церкви, где поженились родители.
– Откуда ты знаешь?
Я сказал Мэд, что такое уж у меня предчувствие, но на самом деле после папиной смерти я провел много часов, разглядывая старые семейные фото. Наверно, я – единственный подросток, который мог бы в точности описать свадебное платье своей матери. И торт, и цветы, и друзей жениха, и подружек невесты, и да, даже церковь (собор Св. Барта на Бридж-стрит). Я все запомнил. Если бы папа не умер, я бы, наверно, никогда не стал часами разглядывать эти фотографии и не узнал бы, что это была старая каменная церковь с огромной красной дверью, треснувшей по центру, словно в нее ударила молния.
Но он умер, и поэтому я все это знал.
А еще я знал, что там не было никакого колодца желаний. Я в этом соборе не бывал, но фотографий было достаточно. Однако предложений получше у меня не было. И какая-то часть меня хотела побывать в соборе. Если папин список был чертежом, то собор Св. Барта был точкой отсчета или чем-то вроде того.
– Хм, – сказала Мэд.
Из-за спина к нам приближалась группа подростков. Я слышал их шаги: тяжелые, жесткие. На одном из них были кроссовки «Асикс»: одна фиолетовая, одна черная. Роланд с компанией. Ребята с моста. На этот раз избежать встречи не получится. Они подходили ближе. Я опустил голову и старался прогнать из головы все эти «о боже мой», и «какого хрена», и «ну, блин, этого еще не хватало».
Так много ног. Так много слов.
Проходя мимо, они продолжали осыпать меня насмешками. Они шли в магазин. И когда я уже думал, что могу поднять голову, Мэд завопила:
– Эй!
– Стой. Мэд, что ты делаешь?
Она встала с обочины и отряхнула джинсы:
– А ну идите сюда. На секундочку.
– Мэд, не надо.
Но было уже поздно. Шествие возглавлял Роланд в разноцветных кроссовках. Компания медленно вытекла из «Фудвиля» и просочилась практически к нам впритык. И тут Мэд совершенно преобразилась. Она улыбнулась улыбкой сирены и поправила волосы именно так, как нравится парням.
Как нравится мне.
Не знаю. Видимо, одно палубное орудие совершенно не в курсе, когда надо прицеливаться.
– Чё как, красотка? – сказал Роланд.
Я никак не мог вспомнить его прозвище. Что-то там про хлопья, вроде. Или имя какого-то рэпера?
– А, привет. – Мэд все еще улыбалась. – Как там тебя зовут?
Я почти не узнал ее голос. Какой он стал высокий, какой игривый.
– Зовут Роланд, но друзья называют меня Попс.
Ах да! Попс. Точно.
Один из его прихвостней сложил руки на груди.
– Попс – наш братуха. Респект и уважуха!
– Респект и уважуха! – отозвались остальные.
Вот так звучит современный мужской разговор.
И вот поэтому я не вписываюсь в компании.
Мэд показала на меня. Я все еще смотрел в землю, размышляя, есть ли способ как-то уменьшиться и спрятаться в собственных ботинках.
– Видите его? – спросила она. – Это Бруно Виктор Бенуччи III.
– И чё? – сказал Попс.
– И то, – сказала Мэд. – Бруно Виктор Бенуччи III – сын сеньоры Дорис Бенуччи и покойного Бруно Виктора Бенуччи Второго. Смекаете?
Попс посоветовался со своими вассалами и ответил ей решительным «Э-э-э, нет».
– Ну… – продолжила Мэд. – Бруно Виктор Бенуччи Второй был главным поставщиком Северных Танцоров.
– Чего? Кого?
– Северных Танцоров. Наших друзей с Севера. Ну, вы знаете, это все… – Она щелкнула пальцами и сделала какой-то нелепый жест, ударив ладонью по локтю.
Один из вассалов сказал: «Чувак», и Попс согласно покивал.
– Ты ваще о чем сейчас?
– Я ваще сейчас о мафии, – ответила Мэд.
Это произвело мгновенный эффект. Попс быстро обернулся в переулок, словно из-за угла вот-вот появится сам Аль Капоне с автоматом Томпсона и прицелится ему в голову.
– Блин, вот говно, – прошептал он.
– Да уж, говно то еще, мистер Попс, – подтвердила Мэд. – Слушайте, мне, честно, все равно, чем вы занимаетесь. Просто хотела предупредить, чтоб вы знали, над кем смеетесь.
Разноцветные «Асиксы» медленно подошли ко мне ближе. Роланд «Попс» встал на колени и заглянул мне в глаза.
– Слышь, это… Я не знал, что ты с ними. – Он прокашлялся и тревожно оглянулся по сторонам. – Ты там это… Может, замолвишь за меня словечко у Северных…
– Танцоров, – подсказала Мэд.
Боже, я бы прямо сейчас на ней женился.
Попс энергично закивал:
– Конечно, танцоров. Мистер Бенуччи, если получится, я был бы очень благодарен. И это, конечно, не переживай больше из-за школы. Никто не будет над тобой смеяться.
Я посмотрел ему прямо в глаза и дождался, когда он отведет взгляд.
– Почему кто-то должен надо мной смеяться?
Он дернул кадыком.
– Да, правда. Не, я не имел в виду… конечно, нипочему. Я просто… я прослежу. Вот и все. – Он утер со лба пот. – Ну так что? Сможешь? Замолвишь словечко?
У папы был талант находить преимущества в недостатках. И он изо всех сил старался научить меня тому же самому. Прямо сейчас я был сильно благодарен Вселенной за мое безэмоциональное лицо и впервые обрадовался, что не умею улыбаться.
– Я подумаю об этом, – сказал я, пожимая плечами. – Но ничего не обещаю.
Попс засиял улыбкой, пожал мне руку и повел свою армию кретинов в «Фудвиль». Как только они скрылись из виду, мы с Мэд расхохотались.
– Думаю, теперь о них можно не переживать.
– Спасибо Северным чего? Кого?
– Спасибо Северным чего, кого.
. . .
– Как ты выдерживаешь? – спросила Мэд.
– Что выдерживаю?
– Таких вот людей.
Если задуматься, я бы мог вспомнить, когда меня впервые стали дразнить. Первый класс. Марк, фамилию не помню… такой лопоухий. С тех пор мне встречалось много Марков. Детей, которые начинали дразнить других раньше, чем кто-то стал бы дразнить их самих. Чего я не понимал, так это зачем вообще над кем-то смеяться.
– Я привык, – сказал я. – Но они, кажется, ко мне никак не привыкнут.
Она зажгла следующую сигарету, выдохнула дым в морозный эфир, и я снова от всей души пожалел, что она не бросила курить.
Через дорогу шла симпатичная парочка, держась за руки. Увидев меня, они быстро отвернулись.
… …
– Иногда мне кажется, это лучше, чем жалость.
Мэд сняла с языка обрывок фильтра:
