– Да я и не собирался, – говорит Гоша, немедленно ударяется об какой-то выступ и, нарушая собственное намерение, поминает нецензурно мать дизайнера Артемия Лебедева, всеми уважаемую писательницу Толстую.
– Вот видишь, – наставительно говорю я. – Ты еще даже не собирался, а дизайнер уже предугадал…
– Мастер, – комментирует Гоша, потирая ушибленное.
Внизу смешно и тесно.
Пока приказчик ищет заказанное, я копаюсь в дизайнерских артефактах. За моей спиной немолодой американский турист осматривает футболки на вешалке. Американца интересуют надписи на футболках. Сопровождает его девушка с очень плохим английским. На таком английском трудно объяснить всю красоту дизайнерских идей. Более того, некоторые из них гибнут в переводе. Наконец, в руках у гостя столицы оказывается майка с надписью «ЙУХ».
– Что здесь написано? – спрашивает гость.
Дева краснеет и приступает к рассказу.
Гоша критически осматривает майку.
– Чо-та у него эта тема больная, у дизайнера твоего, – констатирует Гоша.
Дева мямлит и потеет. Я вздыхаю и решаю помочь.
– Сейчас, – говорю я Гоше, – я ему все объясню, и мы пойдем.
– Ну-ну, – соглашается Гоша.
Несколько минут я говорю с расцветшим американцем о том, что это дизайнерская находка, что это сродни бренду FCUK, когда комический эффект достигается с помощью… ну, вы понимаете.
Гоша и переводчица слушают меня завороженно, американец счастлив, майки куплены…
– Все-таки ты удивительная, – с нежностью говорит мне Гоша. – Так долго и так красиво объяснять человеку, что такое…
В этом месте я вспоминаю, что Гоша – дислектик и переставленные буковки читает в привычном порядке…
Книжки, меж тем, найдены, и мы подходим к кассе.
– У вас столько всего прекрасного! – говорю я приказчику.
– Да просто офигеть, – вторит мне Гоша.
– Может, вы хотите еще что-нибудь купить? – улыбается приказчик.
– Ой, у вас тут есть вещь, о которой я так долго мечтала…
– Берем! – говорит Гоша. Гоша любит покупать мне вещи, о которых я мечтала. – Что ты хочешь?
– Вот это, в баночке! – говорю я.
– Прекрасный выбор! – хвалит продавец. – Вам какого цвета? И чтоб воняло, или так просто?
– А что вы посоветуете?
– Вот с лимончиком. И позитивное такое. Желтенькое!
– Скажите, а оно о стенку прыгает? – спрашиваю я. – У меня такое было, синее, оно прыгало.
– Прыгает! И не липнет! А если на стол положить – расползается!
– Тань, пойдем на воздух, – говорит Гоша, – что-то мне с непривычки нехорошо…
В машине я выковыриваю из баночки желтую массу, и с вожделением принимаюсь мять.
– Значит, вот об этом ты мечтала, – говорит Гоша, выезжая на Никитскую, и бормочет что-то под нос.
«Совсем, блин, в этой Москве очертенели», – слышу я…
* * *
Апрель. Шаткая московская весна.
Автомобиль, проведший зиму в запертом гараже, неплохо бы вытащить наружу.
Друг Гоша напрягает подзабытые инстинкты и решает не оставлять женщину наедине с трудностями.
В гараж мы приезжаем на новенькой машинке BMW, которую Гоша купил вместо прежнего «Хаммера», не снеся моих неостроумных издевательств и узости московских переулков.
Перед гаражом лежит глыба льда.
– Эвона как оно, – задумчиво комментирует Гоша Гоша, попинав глыбу носком итальянского замшевого башмака. – Ну, стало быть, давай этот… Как его?
– Лазерный бластер? – подсказываю я.
– Кой на фиг бластер? – удивляется Гоша. – Лом давай.
– Вот, понимаешь, незадача: нету у меня лома. Утром собиралась – в косметичку не влез, – издеваюсь я.
Вообще, замечу вам в скобочках, что проживание на Халкидиках с видом на Олимп крайне благотворно влияет на нравы и самочувствие. Климатические эксцессы, к примеру, воспринимаются не так остро.
Пожав меланхолически плечами, Гоша направляется в будку к сторожам с тирадой: «А что, братья, нету ли у вас лома?»
Братья, посовещавшись, выносят Гоше совковую лопату. Гоша, дважды ковырнув ею ледяную кучу, приходит в задумчивость.
Наблюдая этот конфликт человека с природой, я сообщаю, что мы, пожалуй, подождем потепления и естественной гибели ледяной глыбы.
– Во! – радуется Гоша. – Естественное – это хорошо. Давай хоть заведем твое корыто, посмотрим, не надо ли «прикурить».
– А ты умеешь «прикуривать»? – спрашиваю я недоверчиво.
– Чего тут уметь? – обижается Гоша. – Цепляешь к аккумулятору этот… Как его?
– Бластер?
– Дался тебе этот бластер…
– Ты мотор свой хоть раз видел?
– На кой черт мне его видеть? Мотор и есть мотор.
– Крышку капота подними! – командую я. Гоша неторопливо обходит грязный шедевр немецкого автопрома, поднимает крышку и печалится.
От посторонних глаз мотор лимузина скрывает пластиковый кожух на четырех пломбах. На кожухе изображена перечеркнутая красненьким человеческая ладонь, снабженная надписью «Noli me tangere» на всех известных языках.
– Эвона как оно, – вздыхает Гоша. – Садись, поехали. К субботе точно все растает, так я тебе Витьку пришлю. Чтоб прикурить.
В восемь утра в субботу, посреди настоящей русской метели, мне звонит Витя.
– Я, Тань, готов, – сообщает Маленький. – Только оно ж… Снег же ж.
– Снег. И от твоего джипа прикурить тоже не получится.
– Это да, – горестно вздыхает Витя.
– Вот, Малыш, к чему приводит социальное расслоение в обществе…
– Чего приводит? А, это… Так если чего надо – ты скажи, я отвезу-привезу. А то правда расслоение…
Почему-то мне представляется, как «Жигули» в гараже сонно вздыхают…
* * *
Греция…
У Гоши медленный интернет. Ну как медленный? Неторопливый.
Магазинчики в поселке имеют обеденный перерыв с часу дня до пяти вечера.
Многие, осознав, что уже настал вечер, не открывают и в пять. Рассказ о том, что в пешей доступности от моего дома есть четыре больших круглосуточных супермаркета и без числа мелких магазинчиков, приводит приятеля-грека в недоумение.
– Кто стал от этого счастливее? – спрашивает грек.
Как вы понимаете, ответа на этот вопрос нет.
Тут тихо. Очень тихо.
По вечерам к тетушке Деспине, которая занимается здешним хозяйством, приходит в гости сестра хозяина соседнего маленького отельчика. Тетушки играют в карты и неторопливо обсуждают что-то неторопливое. Когда приезжает Гошин приятель, они иногда играют в карты вчетвером. Я чуть поодаль валяюсь с книгой в шезлонге и время от времени закрываю глаза, слушая греческую речь, шум прибоя и снова греческую речь. Вероятно, филологи почище моего сделали это наблюдение много раньше, но фонетически греческая речь и шум прибоя очень похожи.
