– Да, с волосами плохо.
– Ну?! А я чего тебе говорю?! Ладно, все равно ты будешь Изабелла. Хоть конфета есть у тебя?
Мама уводит ее в подъезд.
Я вытаскиваю из багажника продукты и думаю о нескольких вещах сразу.
О жизни, смерти, юности, старости…
И в основном о том, что надо носить с собой конфеты.
Иначе какая я к черту Изабелла…
* * *
Утро по зимнему времени.
Организм в легкой панике присматривается к небесам. По его представлениям, мы проспали. Организм привык выползать по утрам в кромешную тьму, и сейчас, при виде несвоевременного бледного рассвета, организму еще более тошно, чем всегда. На него не угодишь.
Рычажок, с помощью которого открывается крышка капота у автомобиля «Рено», всегда располагается в разных местах. ОК, в одном. Просто мы с организмом… Неважно, к черту.
Крышка от канистры с «незамерзайкой» не открывается в принципе. Кроме того, очень хочется спать. Несмотря на идиотский рассвет.
– Вот, Дмитрий Петрович, прекрасная иллюстрация к нашему разговору. Какая судьба может в принципе ждать Россию, если в семь часов утра мы видим эту элегантную интересную женщину за таким несообразным занятием?
– Я бы попросила!
– И даже не говорите!
Два немолодых, пристально выбритых гражданина (легкая обтерханность, смесь ароматов одеколона и перегара, на лицах интеллигентная печаль) останавливаются возле нас с автомобилем.
– Вы позволите?
– Ах, зачем же…
– Полноте…
Капот открывается, незамерзайка течет в бачок стеклоомывателя.
– Благодарю вас!
– Не стоит упоминания!
– Так вот, Дмитрий Петрович, именно в таком положении и находится сейчас наше с вами Отечество…
Господа удаляются в сторону облетевшего октябрьского лесочка, легонько позвякивая содержимым холщового мешочка.
Я, потрясенная парадоксальностью мироздания, направляюсь в сторону производства.
По дороге вспоминаю Венечку Ерофеева… Ангелы, милые ангелы…
* * *
– Есть пять минут? – спрашивает он.
– Есть, конечно, чего ж не быть.
У него там что-то мерно шумит в трубке, и я интересуюсь:
– Где ты?
– В заднице, – отвечает он не раздумывая.
– А что это шумит?
– Это? А, это. Это океан.
– Какой океан?!
– Хрен его знает… Сейчас, погоди.
Пауза. В трубке треск, чьи-то голоса, шум прибоя.
– Атлантический.
– Ты ходил узнавать, какой это океан?!
– Ты же спросила.
– А страна? Какая это страна, пойди, спроси.
– Не надо считать меня идиотом. Я в Португалии.
– И что ты там делаешь?
– Сижу в кресле на пляже. Таня, дело не в этом. Я сижу в кресле, пью красное вино и звоню тебе совершенно не за тем, чтобы ты задавала мне вопросы по географии. Я наконец понял, почему я так несчастен.
Ему уже изрядно за 50. Годы, в целом, к нему милосердны. Тридцать из них он занимается математикой, бодибилдингом и превращением моего мозга в щебень.
Бодибилдинг и математика у него получаются неплохо. Щебень – хуже, но виноват не он, а консистенция сырья. Все, что поддавалось обработке, превращено в мелкую труху давно и необратимо. Я оказалась не то чтобы стойкой… Просто из меня, очевидно, можно сделать только пюре.
– Дай, угадаю. Ты познакомился с офигенной девушкой.
– Вот зачем сразу думать неизвестно что.
– Я ошиблась?! Извини Бога ради.
– Дело не в том. Она психолог.
– Господь милосердный.
– Он тут при чем?!
– Извини. Ты в заднице, это в Португалии, она – психолог.
– Мы познакомились в Испании, и…
– …и давай по сути. Что выяснилось в результате встречи с психологом?
– Я был не нужен моей матери.
– Какой матери?!
– Моей. Мать не кормила меня грудью…
– …и по этой причине ты накануне пенсии продолжаешь хватать за сиськи всех баб без разбору в надежде на восстановление справедливости?
Пауза.
– Кстати, я рассказал ей о тебе.
– И не сомневалась.
– Она говорит, ты обесцениваешь все, с чем я к тебе прихожу.
– Что я делаю?
– Обесцениваешь.
– Ты сможешь меня простить?
– Я, между прочим, говорю о серьезных вещах.
– Послушай, я задам тебе один вопрос. Кресло, в котором ты сидишь, – оно плетеное?
– Да.
– А вино – это порто, правда?
– Да.
– Хорошее вино?
– Хорошее.
– А эта твоя психологиня…
– Я ее оставил в Лиссабоне. Что ты хочешь всем этим сказать?
– И там, небось, тепло? В Португалии?
– Ты хочешь сказать, что я счастлив?
– Я бы сказала, но боюсь обесценить…
– Хочешь, я подержу трубку и ты послушаешь, как шумит прибой?
– Валяй, – соглашаюсь я и, прижимая трубку плечом к уху, продолжаю мыть посуду. Помехи в телефоне почти неотличимы от шума океана.
* * *
Шереметьево. Паспортный контроль. Утро. Полусонный народ тянется к кабинкам. В кабинках дремлют пограничники. Все задумчивы и меланхоличны. Взволнована только девочка лет четырех в цветастом платье и красных сандаликах.
На девочке надет огромный надувной круг. Девочке неудобно, круг надо все время держать руками, его задевают все проходящие мимо…
Милая молодая мама все время извиняется: «Простите, она нечаянно!»
– Зачем тебе круг? – спрашиваю я.
Девочка, восхищенная тем, что хоть кто-то из этих взрослых задал вопрос по делу, кричит мне с восторгом:
– Я с мамой и папой еду в Тулцию!!!! Там моле!!!! Понимаешь? Моле!!! Это много-племного воды, и все там плавают! Вот так! Вот так! Там слазу будет моле!!!
– Сразу-сразу? – изумляюсь я. – Прямо у самолета???
– Да!!! Слазу!!! Ты лазве не знаешь?! Это же Тулция!!!! Вы знаете, впервые захотелось в Турцию.
* * *
Не знаю, какой именно это терьер, но с виду – этакая коричневая тумбочка, состоящая из мускулов, башка здоровенная, глазки маленькие, и морда как у акулы. Словом, караул.
