Даня застегнул взвизгнувшую молнию, ушел в прихожую и дальше, слабо хлопнув дверью. Лена смотрела в сторону хлопнувшей двери, потом вздрогнула от грохота за окнами – мусоровоз загружал баки – и чуть не свихнула шею, которая, оказывается, все это время была неловко вывернута, потому что ноги Лены застыли в том же положении, в котором она наблюдала за сборами мужа. Застыли и затекли. И все тело затекло, и лицо.
Лена с силой провела ладонью ото лба к подбородку, пытаясь сдернуть неприятную резиновость, и неуклюже прошла к окну.
Во двор въехало такси, с трудом разминулось с мусоровозом и притерлось к подъезду. Даня вышел из-под козырька и сел в такси. Никто его не встречал. Вообще никто никого не встречал, никто не сидел во дворах и не выходил на улицу без нужды, это нормально.
Но кто-то же будет ему стирать и готовить, раз вот так вот: «Лена» – и ушел взбешенный. А она даже не спросила кто. Она даже не задумывалась никогда об этом – вернее, как никогда, последние лет десять, когда пугавшая по молодости ситуация перестала быть не то чтобы актуальной, но сколь-нибудь волнующей и правдоподобной. «Муж сбегает» или «Жена уходит» – это эпизод фильма, книжки, иногда чужой жизни, даже не иногда, почти все через это прошли – но не мы. В нашей жизни такое совершенно невозможно.
А оказывается.
Лена прижалась к стеклу лбом, потом скулой. Такси уже не было видно. Стекло холодило – сперва приятно, потом как-то безнадежно стыло и будто набрав вместе с прохладой вонь улицы. В этой вони ничего не выживало, даже мысли. Пустота и вонь – вот и все, что есть в голове. Бедный мозг. Бедный язык, весь вкус отобьется.
Лена спохватилась и пошла готовить ужин. Чахохбили из половинки курицы, как раз на двоих, себе крылышко и костистые части, остальное Дане. Приготовила, накрыла на двоих, села за стол и сидела до полуночи. Не то чтобы ждала, не то чтобы страдала – просто сидела, изредка помаргивая и проверяя телефон. Потом подогрела свою тарелку в микроволновке, немножко выела оттуда, выбросив остатки, а Данину убрала в холодильник.
Через три дня Данину порцию чахохбили все равно пришлось выкинуть, а холодильник уже не вмещал новых Даниных порций. Тогда Лена позвонила Дане. Он разговаривал сухо, но спокойно. Сказал, чтобы выкинула всё.
«И так свалка забита же», – растерянно пошутила Лена.
«Ну тогда съешь сама».
Лена заплакала и пошла есть сама.
И остановилась, лишь когда съела всё.
Глава вторая
Лена познакомилась с Даней в Сарасовске, когда писала диплом про социальные отношения в строительных организациях периода реформ. Лена логично рассудила, что чем больше лес, тем больше там всего, от птичек до партизан, поэтому собирать материал пошла в Первый стройтрест, крупнейшее предприятие области. Там юную социологиню, конечно, никто не ждал и нянчиться с нею не собирался. Сперва Лену долго футболили по кабинетам, потом попытались послать, но Лена боялась своего научного руководителя куда больше, чем любых строительных генералов, пусть те и обнимались с Ельциным на фото, украшавших кабинеты. В общем, Лена не послалась, а генералы и их денщики быстро сдались и отдали нудную гостью на попечение такого же юного новичка, вчерашнего выпускника строительного, которого успели обкатать стройками, но не успели подыскать ему постоянное место в непрерывно почкующемся холдинге.
Так они и познакомились. Через неделю сошлись, через год поженились, еще через полгода появилась Саша. Лена уходила в декрет из того самого треста – устроилась, еще даже не защитив диплома, в отдел кадров. Сама, без Даниной протекции, – генерал лично пригласил, когда почитал собранные Леной материалы. Попросил – а ей не жалко.
Заниматься в кадрах приходилось довольно странными вещами, не всегда с удовольствием и частенько без толку. Но не Лена была в этом виновата. Перед самым декретом она предупредила генерала, что не стоит раздавать акции всем работникам, и уж тем более не стоит вычеркивать из устава строчку про то, что продавать бумаги на сторону акционер имеет право только после официального письменного отказа правления от выкупа бумаг. Генерал сказал, что народное предприятие строится на взаимном доверии и что у нормальной компании нет денег на ерунду вроде выкупа фантиков у самой себя: деньги нужны на строительство и на поощрение лучших работников. Сунул Лене пухлый конверт, поцеловал, притиснув ее слишком крепко – и вообще, и с учетом ее положения, – и велел поскорее возвращаться.
Возвращаться оказалось некуда: трест у генерала отжали одновременно с рождением Саши, быстро, технично и бесповоротно. Собрали через засланных казачков и прикупили немножко акций, занесли в обладминистрацию, у которой был блокпакет плюс золотая акция, в два хода ввели своих людей в правление, переизбрали руководство, выгнав генерала на мороз, а потом тут же утвердили допэмиссию, растворив долю генерала до малозаметной. Кадровиков вытряхнули в первую очередь, место Лены сокращать было нельзя, потому что она в декрете, зато можно было не индексировать зарплату, которая быстренько сравнялась с прожиточным минимумом. Так эта вакансия и болталась, а по истечении положенного времени была убита.
Вакансию Дани не убивали, его самого, в принципе, не давили: должность маленькая, не очень важная, да и исполнитель не особо заметный. Но если раньше перспективы Дане перекрывало отсутствие амбиций, то теперь его кресло – точнее, стул – обнесло непроницаемой стеночкой начальство.
Даня принялся потихонечку покупать еженедельную газету с объявлениями о работе. Приглашение на позицию ведущего инженера в «Чупов-строй» его вдохновило – Даня отработал там пару месяцев, когда компания была еще филиалом треста, а теперь она усилиями управляющего Саакянца легла под мэрию и выскользнула из-под областного гиганта. Саакянц Даню помнил с тех еще пор и с неплохой стороны.
Перспектива возвращения в родной Чупов, из которого Лена все детство мечтала вырваться, поначалу не слишком ее вдохновила, к тому же она привыкла осторожно относиться к любым решительным переменам. Но проект реконструкции трех промышленных кварталов под жилье был интересным и, главное, обеспечен финансированием: Минобороны почти уже подписало с местными властями соглашение о строительстве здесь городка для демобилизованных и сокращенных военных.
И тут умерла тетя Лена. Лена была ее единственной родственницей – родители разбились, когда Лене было двенадцать, – и неминуемой наследницей квартиры на улице Ленина, теперь Преображенской, из которой и мечтала вырваться все детство.
Это судьба, уныло сказала Лена.
И они переехали из Сарасовска в Чупов.
Первые полтора года было непросто. Даня работал с утра до ночи, Лена начала писать рекламные тексты для пиар-агентства, немножко репетиторствовала, натаскивая старшеклассников по истории и обществознанию, а потом ее переманил Слободенюк-старший, покоренный тем, как Лена отредактировала очередной каталог, – и с тех пор она занималась оптовыми закупками всего на свете. С коротким отвлечением на выборную кампанию.
