— Приступим, — заявил Точкин, — у меня все записано. Я успел
переписать все данные. Если хотите, можете забрать мой «ноутбук».
— Спасибо. Обязательно возьму перед уходом. А пока
побеседуем. Как вы думаете, последняя статья Звонарева могла послужить причиной
его убийства.
— Не знаю. Раньше был убежден, что могла. А сейчас не знаю.
У Славы не было врагов, он был очень порядочным человеком. Свои интервью всегда
согласовывал и не менял в них ни слова после того, как его визировал
собеседник, никогда не передергивал факты. Знаете, есть журналисты, которые
стремятся сделать карьеру любой ценой, не гнушаясь ничем. У Славы был некий
профессиональный кодекс чести. Даже люди, о которых он высказывался не очень
хорошо, признавали за ним эти качества. Два героя его последней статьи уже
пострадали. Одному выразили недоверие, второго тоже ждут неприятности. Но
дирижировали ли они убийством Звонарева — не знаю. И вообще мне трудно
представить причины убийства. Две недели назад я еще был убежден, что это из-за
его последней статьи. Теперь не убежден. У меня нет ответа на этот вопрос.
— Вы с ним дружили?
— Да. Он собирался жениться. У него была чудная девушка. Он
собирался сделать ей предложение.
— А на почве ревности? Не было ли у него ревнивого
соперника?
— Нет, конечно, — печально улыбнулся Точкин. — Они очень
чисто любили друг друга.
— Может быть, у него были недоброжелатели? Он ничего
подобного не говорил вам в последние дни? Или угрозы в его адрес?
— Ничего. Следователь меня об этом спрашивал. Нет, никаких
угроз не было.
Честно говоря, мы до сих пор в шоке. Почему Слава? Если
кто-то хотел рассчитаться с журналистом, который часто выступает на
криминальные темы, то откровенно говоря, у нас есть сотрудники, которые связаны
с этой тематикой более длительное время, на их счету материалы, где
затрагиваются очень известные люди. Но убили именно Славу.
— Вы ведь тоже пишете в основном на криминальные темы?
— Да, это мое амплуа.
— И как вы оцениваете это убийство? Не как друг Звонарева, а
как профессиональный журналист, занимающийся этими проблемами.
— Типичное заказное убийство, — пробормотал Точкин, — убийца
ждал его в подъезде дома, ждал, когда он спустится вниз. Даже деньги не взял.
Это не ограбление, а самое типичное заказное убийство. К сожалению, процент
раскрываемости таких убийств самый маленький в стране.
— Он невелик во всем мире, — согласился Дронго, — поэтому я
не иду к следователю, чтобы узнать подробности о найденных на месте
преступления гильзах, не жду от них возможных свидетельских показаний. Тут все
ясно. Убийца давно выбросил свой пистолет, и найти его достаточно
проблематично.
— Убийцу или пистолет? — уточнил Корытин.
— И того, и другое, — невозмутимо ответил Дронго. — Но на
убийцу можно выйти, если удастся понять, кому именно понадобилось убрать
Звонарева. Поэтому мне нужны все записи, черновики и все статьи, которые он
готовил за полгода до гибели.
— Я принесу вам их, — кивнул Точкин.
— У него были какие-нибудь контакты в последнее время с
криминальными или подозрительными элементами? Иногда у журналистов бывают
информаторы из таких типов.
— Возможно, только он об этом никому не рассказывал. У
каждого есть свои информаторы, но мы не обнародуем их имена, чтобы не
подставлять людей. У Славы тоже были свои информаторы. Но он никогда про них не
говорил.
— Даже вам?
— Даже мне, — кивнул Точкин, — и правильно делал. Разве
можно рассказывать о людях, которые помогают тебе в работе? Это как в милиции —
каждый опер бережет своих агентов.
— Про милицию поговорим в следующий раз, — заметил Дронго, —
меня все же интересует круг информаторов Звонарева. Неужели вы никого из них не
знали, ни о ком не слышали?
— Некоторых знал. Профессия у нас такая: ни одной статьи не
подготовишь, встречаясь с одним человеком. Тут пять, шесть, восемь человек
нужно — иначе нельзя составить полное впечатление. А тем более — объективное.
— Мне о Звонареве нужно знать как можно больше. Какой он был
человек, что любил, как вел себя в разных ситуациях, как реагировал на
несправедливость. Он был равнодушным, эмоциональным, сдержанным? Каким?
— Его главное качество — наблюдательность, — подумав,
ответил Точкин. — У него было своеобразное умение примечать детали. Как у
хорошего следователя.
Если многие из нас видели проблему в целом, то он замечал
такие детали, на которые другие не обращали внимания. Эмоциональным он не был,
нет, скорее сдержанным. Но и равнодушным его нельзя назвать. Умел веселиться,
радоваться, грустить. Мы готовили материал о детях, попрошайничающих на улице,
и я видел, как он переживал это. Но старался не показывать. Даже с Валей
особенно много не говорил. Во всяком случае, мне так казалось. Конечно, он
гордился своими успехами, но радовался им как-то сдержанно, внутри, не стараясь
особенно выказывать свои чувства.
— Он любил выпить?
— Нет. Иногда, после работы, в хорошей компании выпивал, но
весьма умеренно. Всегда себя контролировал. Умел держаться.
— У него были враги в редакции?
— Вы думаете — его убил кто-то из наших? — даже улыбнулся
Точкин.
— Я пока только спрашиваю, — терпеливо уточнил Дронго.
— Нет, думаю, нет. Не всем, конечно, нравилась его растущая
популярность.
Среди журналистов тоже есть конкуренция. Но чтобы из-за
этого убивать… Нет, врагов у него не было. Все его любили.
— За исключением Виолы, — напомнил Корытин.
— Какой Виолы? — сразу насторожился Дронго.
— Секретарь Главного, — нехотя ответил Точкин. Было видно,
что ему неприятно говорить на эту тему. — Она раньше встречалась со Славой, а
потом он переключился на Валю. Виола считала, что он сделал это из-за ее отца,
а девушку не любил. Ну, все как обычно. Когда парень бросает одну, она начинает
сочинять гадости про другую.
— Я, кажется, видел ее в приемной, — кивнул Дронго, — очень
эффектная блондинка.
— Весьма, — кивнул Корытин.
Точкин пожал плечами, предпочитая не спорить.
— Она вам не нравится, — понял Дронго.
— Она не нравилась Славе. А из-за этого у нее испортились
отношения и со мной. Виола знала, что мы дружим. В общем, она считала, что это
я познакомил Славу с Валентиной, хотя на самом деле все было не так. Но разве
можно что-либо доказать? У Виолы отца нет, она живет с матерью в обычной
«хрущевке». А у Вали отец известный художник, четырехкомнатная квартира на
Тверской. Я не думаю, что Слава предпочел из-за этого Валю. Конечно, нет. Но
ему, наверное, было приятно, что дочь такого человека обратила на него
внимание. Виола же обычная девушка.
