— Не хотела. Ни того, ни другого, — рассудительно ответила
Света. — Если дети у меня и будут, то не хочу я исключительных. Путь будут
нормальные здоровые дети. Других не желаю.
— Почему? Это так здорово — быть матерью известного
человека.
Представляешь? Все говорят, что твой сын гений! Это же
здорово!
— Фантазерка ты, Римма, — добродушно заметила Света. — Что в
этом хорошего? У гениев жизнь всегда тяжелая. У кого из них легкая жизнь была,
назови хоть одного. Толстой из дома ушел, всю жизнь мучился. Чехов в сорок с
небольшим умер, от чахотки, говорят, плакал по ночам, когда жена не приезжала.
По гастролям моталась. Достоевский вообще эпилептиком был, в
карты все проигрывал. Безумный Ван Гог ухо себе отрезал, голодал, Бетховен
почти оглох, Рембрандт в нищете умер, да и все остальные плохо кончали. Нет уж,
пусть ребенок растет нормальным и здоровым. А гении пусть у других женщин
рождаются.
— Эх ты! — махнула рукой Римма, — а еще культурой
руководишь. Как же ты не понимаешь, что такие люди историю двигают. Что без них
у нас жизнь была бы тусклая и бедная.
— Понимаю. Все понимаю. Но ты спрашиваешь, хочу ли я родить
гения. А я тебе говорю: не хочу. И никакая нормальная мать не захочет. Они все
с комплексами, по жизни неполноценные какие-то. Словно природа мстит им за
гениальность. Многие умирают молодыми, иные спиваются, стреляются, уходят из
дома. В общем, жизнь у них тяжелая. А после смерти, глядишь, кто-то опомнится и
говорит: мы же гения потеряли! И сразу начинают вспоминать, какой необычный
человек был. Нет, Римма, я уж без гения обойдусь в своей семье.
Римма решила переменить тему:
— Давай еще раз позвоним Вадиму и будем собираться в
Подольск. Останемся живыми, вот тогда и решим, кого нам рожать. Может, мы с
тобой тоже переедем в Подольск.
Римма подошла к телефону и набрала номер «Коммерц-журнала»,
где работал Вадим. Ответила какая-то сотрудница журнала.
— Римма Кривцова, из газеты «Новое время», хочу поговорить с
Вадимом, — представилась она.
— Его нет и вряд ли будет в ближайшее время.
— Почему?
— Он в больнице.
— Где? — она сжала трубку с такой силой, что пальцы
побелели.
Света испуганно взглянула на нее.
— Он в больнице, — подтвердила женщина, — у него сломаны
рука и два ребра.
— Как это случилось? — закричала Римма. — Где, когда?
— Девушка, не мешайте работать. Если вы его знакомая, можете
поехать к нему в больницу. Если нет, позвоните завтра, я вам все подробно
расскажу.
Сейчас мне очень некогда.
— В какой он больнице?
— У Склифосовского. Тридцать четвертая палата.
— Что с ним случилось? Поймите, мне очень нужно знать.
Скажите два слова.
— Мы пока не в курсе. Говорят, что неизвестные хулиганы
напали на него, избили и отобрали сумку. Вот и все.
— Отобрали сумку, — растерянно повторила Римма, — а
магнитофон у него забрали?
— Какой магнитофон? Больше пока ничего не знаем. Если
хотите, можете сами навестить его в больнице.
— Да, конечно. До свидания.
— До свидания, — буркнула сотрудница журнала и положила
трубку.
— Что случилось? — спросила Света. — На тебе лица нет!
— Вчера вечером на Вадима напали. Неизвестные избили его и
отобрали сумку с вещами, — сквозь слезы сказала Римма. — Думаешь, случайно?
— Нет, — убежденно ответила Света. — Не случайно. Они его
ждали. Это я во всем виновата. Он услышал, когда я говорила про Вадима. Это я,
дура, во всем виновата…
— Успокойся, — одернула ее Римма. — Тогда я виновата больше
всех. Я дала ему магнитофон и подставила под бандитов. Давай поедем к нему.
Может, что-нибудь узнаем. Там бандитов наверняка не будет. Они уже сделали свое
черное дело.
— Какие бандиты? — с горечью сказала Света. — Это самые
настоящие террористы и убийцы.
— Вот мы все и выясним там. Одевайся. В Подольск поедем
после. Только давай позвоним Николаю Николаевичу и все расскажем.
— Звони, — согласилась Света.
Римма в который раз подошла к телефону. Набрала номер
прямого телефона Главного, но тот не отвечал. Подождала минуту и положила
трубку.
— Уже не отвечает, — сообщила она подруге.
— Поехали быстрее, — вскочила та. — Потом дозвонимся. Нужно
узнать, что стало с пленкой. Если ее отобрали, тогда нужно срочно уезжать из
Москвы. И не в Подольск, а куда-нибудь в Сибирь и спрятаться там лет на
двадцать.
— Кончай паниковать, — прервала ее Римма. — Если пленка
пропала, все равно пойдем в ФСБ. Я того типа по голосу узнаю. Да и второго я в
лицо видела. Ничего страшного. Все им расскажем. Там тоже не дураки работают.
Сразу все поймут.
Нужно было вообще не ждать, а сразу идти в ФСБ. Дура я, сама
виновата, вчера весь день пленку искала. Нужно было бежать в ФСБ, а я
испугалась, думала, что про меня там подумают. Мол, хочет себя выгородить,
остаться работать в газете после своей хулиганской выходки. Побоялась, что не
поверят. Все хотела пленку предъявить как доказательство. Вот и дождалась. У
тебя деньги остались?
— Немного.
— У меня есть. Потом заставим Ник-Ника выплатить нам все
деньги как потраченные на редакционное задание. Такую статью дадим, все ахнут.
Пусть только попробует Глебов не напечатать. Я у него на столе лягу и не уйду,
пока статья не пойдет в набор.
— Позвони ему еще раз, — предложила Света. — Или в приемную
позвони.
Узнай, куда уехал Главный.
Римма снова подняла трубку. Набрала номер Виолы.
Секунду-вторую она молчала, а потом заорала:
— Ты почему плачешь? Что случилось? Как погиб? Как это
погиб? Я час назад с ним говорила по телефону? Как все случилось? Слушай, не
плачь, объясни…
Света замерла, понимая, что случилось нечто невероятное.
Римма опустила трубку. Лицо у нее было белого цвета. Она закусила губу.
— Что? — спросила Света с ужасом.
— Десять… минут назад… погиб Николай Николаевич, — сказала
она заикаясь, дрожащим голосом. — Какой-то самосвал врезался в его машину.
Водитель доставлен в больницу в бессознательном состоянии, он еще живой, а
Глебов…
Она опустилась на стул и вдруг громко зарыдала.
— Это я… — говорила она, причитая и раскачиваясь, — это я во
всем виновата. Это я…
Света хотела что-то сказать, но тяжкий ком застрял у нее в
горле. Обе женщины понимали, что произошла трагедия. И произошла отчасти по их
вине.
