После каждого появления матери в школе ребята его дразнили,
и он снова бросался на обидчиков, не считаясь ни с их численностью, ни с их
возрастом.
Артему к тому времени исполнилось восемнадцать лет, и его
забрали в армию.
Провожая старшего сына, мать даже всплакнула. А у Коли
появились уже новые заботы. Рядом с домом был организован клуб культуристов,
куда ходили качать мышцы все соседские ребята. Худой, часто недоедающий Коля
был идеальным «материалом» для работы. За год он вырос на восемь сантиметров,
раздался в плечах, почувствовал себя увереннее и сильнее. Еще через год он
выглядел уже как настоящий атлет. Мать не могла нарадоваться на своего сына.
А потом в их жизни появился Кошкин. Он пришел к ним в клуб,
хромая, насмешливо глядя на всех циничными, чуть прищуренными глазами. Когда он
увидел Колю, глаза его вспыхнули. Он сделал шаг вперед.
— Ты, — сказал Кошкин, убирая палку, на которую опирался, —
нападай на меня.
— Я инвалидов не бью, — грубо ответил Коля и в ту же
секунду, получив подсечку, оказался на полу.
— Ах ты гнида, — вскочил он и бросился на обидчика. Но
Кошкин легко увернулся, а Коля отлетел к стене, разбив себе нос. В третий раз
он поднялся, размазывая кровь по лицу, поднялся, твердо решив покончить с этим
типом, неизвестно как появившимся в их подвале. Он бросился на него, пытаясь
использовать свой обычный трюк — схватить обидчика за ноги, — и получил такой
удар ногой, что оказался на полу. Незнакомец остался доволен.
— Молодец, — сказал он, — из тебя выйдет толк.
Через три дня Колю пригласили в клуб «Прометей». Там уже
собралось человек сорок мальчишек, отобранных со всех соседских дворов.
Некоторые были известны всей округе. Коля даже поежился, когда узнал имена
некоторых из них. Это были известные дворовые заводилы. Но Кошкин обломал всех.
Кто не ломался, уходил.
Кто сопротивлялся, того ломали.
Через несколько месяцев Кошкин отобрал двадцать пять человек
и начал проводить с ними индивидуальные занятия. К тому времени какой-то
неизвестный банк купил им пустующий дом рядом с клубом, и у каждого из них
появились свои комнаты. Теперь это было место, где они собирались. В семнадцать
лет у Коли наконец появилась девушка. Он не поощрял шуточки ребят и никогда не
рассказывал о своих отношениях с девушками. Никто бы не поверил, что у Коли до
сих пор не было первого опыта, и его отношения с Наташей были чисто
платоническими. Дважды или трижды он пробовал проявить себя настоящим мужчиной.
Но каждый раз девушка плакала, он торопился, делал ей больно и затем
успокаивался, не решаясь повторить свой печальный опыт. Все это кончалось тем,
что ее рука опускалась ниже, она припадала к его груди, и он получал хотя бы
частичное высвобождение от душившей его энергии.
Но на самом деле ему было стыдно, что в семнадцать лет у
него ничего не получается. И Коля никому не рассказывал о своих неудачных
опытах общения с девушками. Один раз его даже взяли с собой к проституткам. Но
он был зажат, скован, а когда дошло до главного, просто сбежал, почувствовав
запах дешевого одеколона, так явно напомнивший ему запах грязного белья.
Но вот вернулся из армии Артем. Он пришел совсем другим
человеком. От его прежнего добродушия не осталось и следа. Теперь это был
мрачный, вечно куривший молодой человек, который часами сидел на табуретке,
уставившись в одну точку.
Все его попытки устроиться на работу ни к чему не привели, и
Кошкин пообещал помочь Артему с устройством.
К тому времени среди отобранных Кошкиным ребят произошел еще
один отбор.
На этот раз более суровый. Из двадцати пяти отобрали
двенадцать человек, которые стали заниматься по особой программе. Коля уже стал
заместителем руководителя группы. Руководителем же в их группе единогласно был
избран Павел, обладавший феноменальной способностью переносить любую боль.
Павел, казалось, был сделан из особого материала. Когда однажды стекло
разрезало ему руку, он перевязал рану и терпел до самого вечера, не сказав
никому ни слова. Для Павла не существовало авторитетов, за исключением Кошкина,
который стал для него настоящим примером для подражания. У Павла был
тяжелобольной отец, не выходивший из дома. Матери своей он не помнил, она
умерла, когда мальчику было пять лет… И подсознательно он винил свою покойную
мать за то, что оставила его одного, осуждал и своего больного отца, ставшего
сапожником и чинившего обувь всей улице; из-за него приходилось драться с
соседскими ребятами, дразнившими Павла всякими обидными прозвищами.
Впрочем, в их группе вообще не было ребят из благополучных
семей. Это иногда удивляло Колю — казалось, кто-то специально их отбирал. У
каждого из них была своя трагедия в доме, свое одиночество, своя боль — рана,
которую нельзя бередить. У доброй половины ребят не было отцов, у двоих —
матерей; причем если Павел жил с больным отцом, то парень по имени Славик жил у
тети. Его родители погибли в автомобильной катастрофе, и сестра матери взяла
его на воспитание, благо была старой девой.
Кошкин не любил много говорить. Он показывал и требовал
повторить за ним каждое движение. Лишь однажды он взорвался — когда вместе с
несколькими ребятами шел по бульвару и увидел девочек с двумя ухажерами — те
сидели на лавочке. Девицы были явно местные. На них были совсем коротенькие
мини-юбки, и они смеялись шуткам долговязых кавказских парней, не скрывавших
своего повышенного интереса к двум малолеткам. Девчонкам было лет
шестнадцать-семнадцать, парням — по двадцать с лишним. И хотя все сидели на
скамейке и мирно беседовали, Кошкина это почему-то задело.
— Суки, — громко сказал он. — Б… продажные.
Девочки в испуге переглянулись, не понимая, кого хромой
имеет в виду. А Кошкин изрек еще кое-что, после чего у кавказцев вытянулись
физиономии; девушки же покраснели до корней волос.
— Ты кто такой? — вскочил один из парней. — Уходи отсюда, инвалид.
Палочка, на которую опирался Кошкин при ходьбе, часто
вводила многих в заблуждение. Казалось, этого человека можно толкнуть — и сбить
с ног. Но толкать Кошкина не рекомендовалось никому. Первый парень бросился на
него, но тотчас же отлетел к скамейке. Второй попытался ударить Кошкина — и
оказался на земле. Кошкинские ребята хотели вмешаться, но тот крикнул:
— Не лезьте! — И ребята замерли, зная, что наставник ничего
не повторяет дважды.
Это была даже не драка — побоище: двое молодых кавказцев против
офицера спецназа, пусть даже и хромого. В какой-то момент один из парней
вытащил из кармана нож, что и решило его судьбу. Кошкин не просто отнял нож, он
избил обоих до потери сознания — переломал им ребра, изувечил лица, отбил
почки, словно вымещал на этих «пришельцах» всю свою ненависть к «черным»,
когда-то лишившим его стопы. И хотя стопу Кошкин потерял в бою, когда выстрелом
из миномета его ранило в ногу, он тем не менее не скрывал своей ненависти к
«черным», из-за которых закончилась его карьера военного.
