В лучшем случае они угодили бы за решетку. Но и «лучшего
случая» никто не мог гарантировать. В Европе давно поняли: бороться с
угонщиками самолетов и террористами можно лишь одним способом: немедленно
выдавать всех преступников.
Некоторые предполагали, что террористы задумали лететь в
страны Прибалтики. Но это — еще более рискованное предприятие. Ни одна
прибалтийская республика не посмела бы приютить у себя террористов. И не только
потому, что это был бы дерзкий вызов России, который невозможно потом
оправдать. Это одновременно был бы и вызов мировому сообществу, в том числе
европейскому, — а ведь прибалтийские республики так стремились в Европу.
Следовательно, оставался юг. Но Ирак и Иран выдали бы
террористов немедленно, чтобы не портить отношения с Москвой. Турция отправила
бы всех в Москву в этом же самолете. Возможно, в Пакистане террористы могли
рассчитывать на более «гостеприимный прием». Там им с гарантией давали
пятнадцать лет тюрьмы в ужасающих условиях пакистанских мест лишения свободы.
В Китае тюрьмы были получше, но пятнадцать-двадцать лет
могли рассматриваться лишь как альтернатива немедленной выдаче. Аналитики МВД и
ФСБ терялись в догадках: они не понимали, чего же хотят террористы. По логике
вещей террористы могли скрыться в Чечне, где им могли бы предоставить убежище.
Но в данном случае такая логика не «работала». Захватив автобус
азербайджанского посольства, террористы лишили себя возможности укрыться в
Чечне. Потому что в Баку никогда бы не простили чеченским властям столь
недружественную акцию. А какой смысл Грозному ссориться с
соседями-единоверцами?
В час дня пришло сообщение из Чечни, разрешившее все
сомнения. Выступивший на пресс-конференции в Грозном Президент Чечни назвал
акцию «бесчеловечной и вызывающей» и заявил, что в их республике «подобных
террористов не примет ни один населенный пункт, ни одна семья». Стало ясно: либо
захватившие автобус террористы — безумные авантюристы, либо расчетливые игроки,
просчитавшие каждый ход гораздо лучше аналитиков правоохранительных служб.
Коля и Павел сидели в конце автобуса, даже не прислушиваясь
к переговорам, которые вел по доставленному для них переговорному устройству
Кошкин. Он сидел рядом с водителем и говорил, все время поглядывая по сторонам.
Рядом находился Тарас. Остальные двое стояли в середине салона.
— Долго будем тут торчать? — прошептал Коля; у него вдруг
разболелась голова.
— Он говорил, до вечера, — ответил Павел, кивая на Кошкина.
— А потом… как выйдем отсюда?
— Все продумано, — улыбнулся Павел. — Не бойся. Сделаем, как
нужно. Он же вчера все объяснял.
— Я не слушал, — признался Коля. — Про Артема думал.
— Жалко его, — согласился Павел. — Очень жалко. Ну ничего,
мы им еще покажем, как поезда взрывать. Правда, мы не такие звери, как они,
живых людей взрывать не будем, только автобус спалим.
— Как это? — не понял Коля; голова болела сильнее. Или он
просто нервничал, вспоминая Артема и обезумевшую мать, бессильно опустившую на
колени свои натруженные руки.
— Все сделаем, как нужно, — повторил Павел. — А сами улетим.
Сядем на запасном аэродроме, где нас ждут. Возьмем деньги — и тип-топ. Пусть
нас потом ищут. Установим бомбу в автобусе, и через полчаса она рванет. Мы,
конечно, предупредим, чтобы всех детей вытащили. Мы же не звери… А деньги
останутся у нас. Я со своей долей в Европу двину. Давно мечтал там пожить, на
людей посмотреть. А ты куда уедешь?
— К матери вернусь, — ответил Коля.
— Ну и дурак! — разозлился Павел. — Я тебя серьезно
спрашиваю…
У Павла было рябое лицо, а правый глаз — чуть меньше левого,
поэтому казалось, что он постоянно подмигивает.
— А как мы улетим? — не обиделся на «дурака» Коля.
— На самолете. Мы здесь фейерверк устроим и улетим. Ты,
наверное, вчера вообще не слушал, что нам говорили.
— Не слушал, — кивнул Коля.
Он не понимал, какой «фейерверк» и куда «улетим». Не
понимал, что происходит, почему он сидит здесь. Жутко болела голова, а в
автобусе было жарко и душно — кондиционеры не работали.
— Кошкин все придумал! — восхищался шефом Павел. —
Замечательно все придумал.
Излагавший свои условия Кошкин потребовал, чтобы деньги и
самолет были готовы к пяти часам. Он не соглашался на отсрочку. И в конце
концов, «уступив» один час, получил согласие. То есть деньги и самолет обещали
доставить к шести вечера. Закончив, он подмигнул Тарасу.
И тут случилось непредвиденное… Тарас, разомлевший от жары и
безделья, положил автомат на сиденье и уже не обращал на него внимания. Когда
он на секунду отвернулся, пришедший в себя дипломат вдруг потянулся к оружию.
Еще мгновение — и повернувшийся Кошкин увидел, что на него смотрит дуло
автомата.
Дипломат прохрипел:
— Выходи из салона, сдавайся.
Кошкинские ребята растерялись. Они не знали, что
предпринять. Во-первых, дипломат держал под прицелом Кошкина, и палец его лежал
на спусковом крючке.
Во-вторых, они просто не решались стрелять в автобусе. Ведь
никто не ожидал подобного развития событий. Дипломат сидел в первом ряду,
прижавшись к стеклу; чтобы его обезвредить, следовало либо стрелять в ту
сторону, рискуя попасть в детей, либо подойти ближе, — но в этом случае он мог
выстрелить в Кошкина.
Парни замерли, оцепенели…
На войне принято считать, что один подготовленный солдат
стоит нескольких новичков. И все штабисты прекрасно знают: хорошо
подготовленный офицер стоит взвода солдат. Но офицер спецназа, прошедший две
войны, ценится вдвойне. Его нельзя испугать, даже направив на него ствол
автомата. Дипломат не знал, как это трудно — выстрелить в человека. Он держал в
руках автомат третий раз в жизни. А Кошкин побывал на двух войнах и не раз пускал
в ход оружие. Совершив убийство — даже на войне, — человек становится другим,
становится не совсем человеком. Как крыса, пожирающая своих сородичей,
становится дьявольским наказанием для четвероногих тварей, так и двуногая
тварь, раз лишившая жизни себе подобного, становится палачом. А палач убивает,
не испытывая эмоций.
Дипломат даже не успел понять, что произошло. Кошкин верно
оценил ситуацию, все ошибки противника — и не правильную посадку головы, и
дрожащие руки, неумело державшие автомат… Кошкин улыбнулся и положил пистолет
рядом с собой. Затем медленно, очень медленно начал поднимать руки… И вдруг
кисть его как-то странно дернулась. В следующее мгновение дипломат почувствовал
толчок и острую боль в горле. Он решил, что на него напали сзади, пытаются
задушить.
Хотел обернуться, закричать, выстрелить… Но сил уже не
осталось, он задыхался. Дернувшись, закрыл глаза и начал сползать на пол.
Автомат выпал из его рук. Из горла несчастного торчала рукоять ножа.
