Когда после одной из поездок в Лондон – по требованию Джессики – он вернулся с известием о замужестве Норы, Вероника будто бы дулась и делала вид, что ей все равно. «А, так вот зачем ты ей понадобился», – только и обронила она. О помолвке она не расспрашивала и в целом вела себя несвойственным ей образом – не заглядывала ему в глаза, пряталась в кухне, нарочито громыхая там кастрюлями и сковородками. Он решил, что у нее месячные – в такое время у нее иногда портилось настроение, но к тому времени, как сменил костюм на вельветовые брюки и теплый свитер с высоким воротом, чтобы не замерзнуть – газовый камин был слишком маломощным для этой комнаты с ее незаурядными сквозняками, – она вернулась из кухни и извинилась.
– Понимаешь, я думала, что она вызвала тебя по совершенно другой причине.
– Да? По какой?
– Ну, ты же знаешь… насчет брака.
– Так за этим я и ездил.
– Я не про Норин брак. Про твой, – она порозовела. – Как глупо. Просто я вроде как надеялась…
– О, милая, я же объяснял тебе: на это она никогда не пойдет. – Он заключил ее в объятия и прижал к себе. Всякий раз, напоминая ей о невозможности будущего, он считал своим долгом потакать ей в настоящем.
Она приготовила большую кастрюлю довольно жидкого рагу из крольчатины, и пока они ели, он рассказал ей о женихе Норы.
– Это значит, что детей у них не будет?
– К сожалению, да. И, по-видимому, значит также, что у них не будет ничего.
– То есть спать с ней он не сможет?
– В том-то и дело.
– Ох, какой ужас – для нее! – Она на минутку задумалась. – Наверное, она удивительная. – И она принялась осторожно и ласково расспрашивать о Норе и проявила живой интерес к ее свадьбе.
В следующем году он по некоторым признакам догадался, что роман Джессики начал чахнуть и в конце концов сошел на нет. Его чувства к ней были смешанными. Огромным облегчением для него стало услышать однажды, как она с явным уничижением отзывается о «бедняжечке Мерседес», жене Клаттеруорта. Чем же она бедняжечка, спросил он. Да ей ведь постоянно приходится мириться с тем, что студентки и хористки так и вешаются на ее мужа. «Ей, должно быть, это осточертело до смерти».
«Ага, – подумал он, – ее бросили». Настал момент триумфа. Но триумф был недолгим, точнее, его быстро подпортили другие, менее радостные чувства. Если Джессику и вправду бросили, а судя по ее вялости, это весьма вероятно, не попытаться ли ему снова наладить отношения с ней? Но если он так и сделает, как ему быть с Вероникой? Допустим, он расстанется с Вероникой, возобновит супружескую жизнь с Джессикой, а потом обнаружит у нее еще кого-нибудь – что тогда? Или если она больше никого себе не найдет, он начнет снова жить с ней, и… в общем, будет, как в прошлый раз? Что ему делать тогда? Если его бессилие подтвердится, она наверняка станет его презирать. В конце концов он решил не предпринимать ничего, только стал чаще наведываться в Лондон, чтобы следить за ситуацией.
Несколько месяцев спустя Джессика объявила, что они с Вилли решили продать дом Райдалов в Сент-Джонс-Вуд, и на свою долю выручки она намерена арендовать жилье намного меньших размеров. Она уже нашла подходящее, сказала она, – в Челси.
Жизнь с Вероникой в Оксфорде с виду продолжалась как раньше, но чем больше возвращалась к нему уверенность насчет Джессики, тем меньше удовольствия доставляло преклонение Вероники – порой даже слегка раздражало. «Как же она молода», – думал он, но делал отсюда уже совсем иные выводы. Если раньше его самолюбие тешил сам факт собственной привлекательности для такой юной девушки, то теперь своим возрастом она, скорее, испытывала его терпение. А эта ее предсказуемость! Ему казалось, он знает решительно все, что она думает, чувствует и собирается сказать, в итоге любые разговоры потеряли смысл. Бедная девочка! Ничего поделать она не могла и неудержимо соскальзывала к положению его дочери.
Весь этот год он утешался мыслью, что завершение войны принесет всевозможные перемены – причем к лучшему. Его работе придет конец, а вместе с ней, естественно, и его оксфордской жизни в отрыве от семьи. Он вернется домой, Джессика перестанет искать развлечений на стороне, потому что он всегда будет рядом. В самом деле, отвезти бы ее обратно во Френшем, осесть там, зажить налаженной и мирной деревенской жизнью…
Ни одно из этих мечтаний не сбылось. Военное ведомство действительно перевело его в Лондон, поручив интересную работу, которая, как ни странно, проходила в Уормвуд-Скрабс
[4]. Разумеется, это привело к ряду неприятных сцен с Вероникой: «Неужели ты не сможешь приезжать на выходные? Неужели нельзя было попросить, чтобы перевели и меня?» Но он не мог или не стал бы делать ни то ни другое. Пора прощаться, заключил он, и подошел к этой задаче так осторожно и по-доброму, как только мог. Конечно, она расплакалась, как он и думал. (Одну бессонную ночь он провел, держа ее в объятиях и пристроившись на ее узкой койке, пока она всхлипывала, засыпала и снова пробуждалась в слезах.) Он снова и снова втолковывал ей, что не может уйти от жены. Он всегда будет любить ее, Веронику, но у них нет будущего, ей обязательно надо начать свою жизнь, и тогда она, в чем он полностью уверен, найдет человека, с которым будет счастлива.
Несколько дней спустя, после ночи, проведенной в Лондоне, где он известил Джессику, что у него новая работа, а потом вернулся к себе с намерением уложить вещи и съехать с оксфордской квартиры, он нашел Веронику лежащей без чувств в луже крови на полу в кухне. Она перерезала себе вены на обоих запястьях, но, к безмерному счастью, не особенно удачно. Тем не менее он пережил панику и ужас – настолько сильные, что ему вспомнилась Первая мировая. Она лежала ничком и поначалу показалась ему мертвой, но когда он с трудом опустился на одно колено (второе сгибаться наотрез отказывалось) и перевернул ее, взяв за плечо, то понял, что она еще дышит. Ее лицо покрывала пугающая сероватая бледность, на одном запястье кровь уже запеклась, из пореза на другом еще слабо сочилась. Он перевязал запястье своим носовым платком и вызвал «Скорую». Потом принес пару одеял с ее постели и стал ждать. Сам себе он казался убийцей: если она умрет, эта смерть ляжет на его совесть. Минуты до приезда «Скорой» показались ему худшими за всю жизнь.
Медики действовали на редкость профессионально и ободряюще. Не мешкая, они уложили Веронику на носилки, развязали его платок и наложили жгут.
– С ней все будет хорошо, сэр. Не так уж много крови она потеряла. Такие потери всегда выглядят страшнее, чем есть на самом деле. Если хотите, можете поехать с нами, – он хотел. В машине ему сказали, что обязаны сообщить о случившемся в полицию, откуда придут взять у него показания. – Она ведь вам жена?
Он ответил «нет».
В больнице ее увезли на каталке, а его провели в маленькую комнату, где он сидел и тревожился, понятия не имея, о чем спросит его полиция. Разумеется, сразу всплывет, что он жил вместе с ней. Выяснив, что он женат, полиция предположит, что Вероника была его любовницей. Сообщат ее родителям, узнает Джессика, его, наверное, выгонят с работы. Неужели Вероника рассчитывала на то, что он ее найдет? Наверняка так и было, но неизвестно, понимала ли она, что он найдет ее вовремя. Из Лондона он всегда возвращался одним и тем же утренним поездом и почти всегда перед работой заходил в квартиру. Ему уже начинало казаться, что она просто собиралась напугать его, а не покончить с собой на самом деле. В душе зарождался глухой гнев. Одним-единственным глупым, безответственным поступком она изгадила все. Потом вдруг к нему пришла страшная мысль: если она вовсе не хотела, чтобы он нашел ее вовремя, она может повторить попытку. От этого возникло ощущение, что он в ловушке, и он утратил способность рассуждать здраво.
