Вышла Нора в темно-синем комбинезоне и теннисных туфлях, выше коротких носков ее крепкие ноги были голыми.
– Привет, папа. Очень надеюсь, что на чай ты не рассчитывал, потому что он уже прошел. Но ужин в половине седьмого, так что долго ждать не придется. Мы ужинаем все вместе, потому что требуется немало времени, чтобы уложить кое-кого в постель. Я отведу тебя наверх, в твою комнату, а потом можешь сходить к Ричарду.
– Дорогу в свою комнату я могу найти и сам.
– Да? Вот и славно. Она на самом верху, в маленькой мансарде справа.
Не говоря ни слова, он подхватил свой чемодан и, прихрамывая, потащился по лестнице. В мансарде? С какой стати он должен спать в мансарде? Там всегда спали слуги, по двое в одной комнате. Со стороны стены вдоль лестницы тянулся широкий хромированный поручень. Нора определенно обходилась с домом по-хозяйски: он дождаться не мог, когда они сядут выпить, чтобы наконец выяснить, что это она тут устроила.
Его мансарда была обставлена мебелью из комнаты горничной. Обшарпанный комодик, железная койка, старое затемнение на окнах, которое до сих пор не убрали. Холод здесь стоял собачий – еще бы, под самой крышей. Ему представилось чаепитие перед камином в гостиной, в компании Норы и Ричарда. Теперь, в половине пятого, он не усматривал в нем ничего неуместного. Оставив чемодан на кровати, он захромал вниз в поисках ванной. Она тоже изменилась до неузнаваемости: с высоким сиденьем унитаза, ступеньками, ведущими к ванне, которую тоже снабдили сиденьем. На подоконнике выстроились в ряд подкладные судна с какой-то белесой жижей.
Нору он нашел в холле.
– А я уже боялась, что ты заблудился.
«Разве можно заблудиться в собственном доме», – мысленно проворчал он, но решил сначала дождаться, когда все сядут выпить, а уж потом приступить к расспросам.
Эта задача оказалась гораздо сложнее, чем он рассчитывал. Нора не сидела на месте, она носилась туда-сюда, потому что ее поминутно кто-нибудь спрашивал, или она сама решала, что понадобилась кому-нибудь. За полчаса до ужина он устроился с Ричардом в прежней маленькой столовой, которую Нора теперь называла «нашим личным пристанищем». В комнате царила духота и остро пахло керосином от печки, которая сердито мерцала и почти не давала тепла.
– А почему вы не разведете огонь? Здесь прекрасный камин.
– Нора говорит, лишние хлопоты для персонала. Подыскивать людей сейчас вообще ужасно трудно. Так она говорит.
Ричард сидел в инвалидном кресле, одетый во фланелевую рубашку с расстегнутым воротом и теплую кофту с пустыми рукавами, аккуратно приколотыми по бокам. На подносе, пристроенном на подлокотниках его кресла, стояла бакелитовая кружка с торчащей из нее соломинкой. Время от времени он наклонял голову и посасывал через соломинку свой джин с тоником.
– Извините, льда нет, – сказал он. – Джин и тоник – уже роскошь, можете мне поверить.
– В провинции до сих пор так трудно раздобыть джин?
– Не то чтобы трудно. Думаю, просто считается, что он не по карману.
– А-а.
– Раз уж вы все равно встали, – он и не собирался, – может, подольете мне? Пока начальство не вернулось?
Он выполнил просьбу и подлил заодно и в свой стакан.
– Будь моя воля, – сказал Ричард после того, как снова присосался к соломинке, – джин выдавали бы неограниченно. И точка. Нет у меня чувства меры. Ни в чем.
Стало тихо, от расходящейся мелкой рябью вспышки неловкой жалости Реймонд как-то растерялся и не мог придумать, что сказать.
– И все же, – продолжал Ричард, – по-моему, нам крупно повезло по сравнению с другими горемыками. Им про джин ни гугу. Потому что им-то не видать ни капли – если, конечно, родня не навестит и не привезет.
Последовала еще одна краткая пауза.
– Вы не будете так добры достать пачку курева – она там, за словарем на полке, – и прикурить мне? И себе возьмите, если охота. Только поживее, а то она уже скоро.
Реймонд отыскал в тайнике почти пустую пачку сигарет и коробку спичек, прикурил, вставил сигарету между губ Ричарда. Тот глубоко затянулся пару раз и дал понять, что сигарету можно вынуть.
– Извините, вы бы придвинули свой стул поближе, не пришлось бы тогда стоять. А ну-ка, еще разок. И себе возьмите, а пачку спрячьте, сделайте одолжение.
Нора вернулась раньше, чем сигарета была докурена.
– Бедный Ленард! Выпал из кресла, и Майра в одиночку никак не могла поднять его с пола. То-то мне послышался грохот, и хорошо, что я… дорогой! Откуда у тебя сигарета?
– Реймонд дал.
– А-а. Папа, ему нельзя курить. Я думала, ты знаешь.
– Надо уж добить, – сказал Ричард и впился в Реймонда таким решительным взглядом, что тот вставил остаток сигареты ему в рот. Ричард еще раз затянулся и закашлялся.
– Я же говорила, дорогой! – Она выхватила сигарету и затушила ее. – Только кашель усилится. А ему надо беречь легкие, потому что они и так страдают от недостатка движения.
– Ясно ведь, как важно мне поддерживать хорошую форму.
Издевка, вне всяких сомнений. Реймонд увидел, что Нора ее не уловила.
– Конечно, важно, – жизнерадостно подтвердила она, забрала у него кружку и встряхнула в ней содержимое. – Ну и ну, даже свою порцию не допил.
– Ради всего святого, хоть ее-то не отбирай.
– Ты же знаешь, мне бы это и в голову не пришло, – мягко заверила Нора, – только допивай скорее, дорогой, ужин уже готов.
Ужин состоялся в прежней столовой, где теперь стоял длинный стол на козлах, к которому подкатили пять инвалидных кресел и приставили обычные стулья для помощников – кроме Норы, их было двое. Реймонд заметил, что никто из присутствующих не ограничен в возможностях сильнее Ричарда: почти все они могли есть сами, хотя двое пользовались только ложками. Нора положила всем рагу по-ирландски, из которого, по ее словам, уже вынули кости, и стала кормить Ричарда. Пол в столовой больше не устилал ковер, и это было к лучшему, иначе он был бы безнадежно заляпан. Разговор не клеился, был натужным, вспыхивал и угасал. Пациенты почти не общались друг с другом и, по-видимому, не интересовались тем, что мог сказать кто-либо из сидящих за столом. Их внимание было приковано к еде: следом за рагу подали увесистый бисквит с патокой.
Лишь спустя некоторое время после еды он наконец заполучил Нору в свое распоряжение. Пациентов устроили в бывшей гостиной – еще одной комнате, из которой вынесли всю викторианскую обстановку, заменив ее на редкость аляповатыми, по его мнению, плакатами, прикнопленными к стенам («обои выглядели так неряшливо, нам просто не оставалось ничего другого»), линолеумом на полу, маленькими, крытыми сукном столами для карточных и настольных игр и радиоприемником, который, по-видимому, не выключали никогда. После того, как ему показали все перечисленное, а Ричард сообщил, что останется послушать девятичасовые новости, Нора согласилась на настойчивое предложение отца посидеть в «пристанище» и поговорить.
