К тому времени они уже успели поговорить о родных, она рассказала про свою работу в каком-то явно шикарном заведении и о жизни в квартире вместе с Клэри. Он спросил, нравится ли ей жить в Лондоне.
– Пожалуй, да. Когда в войну все мы жили в Хоум-Плейс, я часто мечтала, как поселюсь в городе, как у меня появится работа, свое жилье и все такое. Странно, но многое кажется заманчивее, когда находится далеко. Наверное, поэтому людям так нравятся панорамы. Ну, знаешь, когда видно многое, но там, внутри, тебя нет, – пояснила она.
Он задумался об этом.
– Нет, – возразил он. – Я понимаю, о чем ты, но мне так нисколько не кажется.
– Но тебе же всегда хотелось от всего отдалиться, разве нет?
– Кое от чего. – Он насторожился.
– А теперь тебе хорошо – когда у тебя получилось?
– Об этом я вообще-то не задумывался. Хочешь, я сварю нам горячего шоколада? Молока у меня полно.
Полли ответила, что это было бы чудесно. Он вышел за молоком, а когда вернулся, она спросила:
– А что с мытьем посуды? Я справлюсь, если ты покажешь мне, как надо.
– Я сам попозже вымою.
Он снял с примуса чайник с водой для мытья посуды и начал помешивать шоколад в кастрюльке. Вдруг в голове у него стало тесно от всего, что хотелось спросить, обсудить, рассказать, выяснить, какого она об этом мнения.
– Как думаешь, жизнь дается, чтобы быть счастливым?
– А каким же еще, по-твоему?
– Ну, быть полезным… помогать людям. Пытаться изменить мир к лучшему – что-то в этом роде.
– А по-моему, если ты счастлив, значит, и мир становится лучше.
– Вот только для этого надо быть довольно умным, верно? Я хочу сказать, это не так легко, как кажется.
– Нелегко. – Ее голос прозвучал грустно, и вдруг она рассмеялась. – Только что вспомнила: мисс Миллимент рассказывала, что во времена ее детства была такая поговорка: «Добрее будь, а ум оставь другому». И это ее бесило. По ее словам, даже в десять лет она никак не могла понять, почему доброта должна быть альтернативой уму. Но ведь альтернативой счастью она могла бы стать, правда?
– Это если приходится выбирать, – упрямо возразил он. И увидел, как на ее белом лбу появились мелкие морщинки – и пропали, пока она искала свою правду. – Я подумал о Норе, – сказал он. – Она посвятила свою жизнь заботам о Ричарде и о других.
– Ну вот, и разве от этого она не стала счастливой?
– Не знаю. Думаю, она смотрит на вещи иначе.
– Наверное, – сказала Полли, – в этом случае важно другое: удается ли ей сделать счастливыми тех людей, ради которых она жертвует жизнью.
В наступившей тишине он вспомнил Ричарда, сидящего в кресле на вечеринке. Счастливым он не выглядел, его лицо вообще не выражало никаких чувств, разве что чуть оживало от жадности (слабой), когда Уиллс или Роли совали кусочки еды ему в рот.
– Само собой, – заговорил он, – любой может потерпеть неудачу в чем угодно – в доброте, счастье или еще в чем-нибудь.
– Но не в нашем возрасте, – ответила Полли. – Если мы и ошибемся, у нас еще есть время на новую попытку.
Он поискал для нее кружку без щербин, но она понадобилась раньше для чая, так что пришлось довольствоваться лучшей из оставшихся.
– Пей с этой стороны, – показал он.
Пока они пили шоколад, она спросила его про работу на ферме.
– Расскажи, чем ты занимаешься целыми днями.
– День на день не приходится. Все зависит от времени года.
– Ну тогда – что делаешь сейчас.
– Сейчас помидорная пора, – ответил он. – У Тома Херста две больших теплицы для помидоров, вся суть в том, чтобы заставить их плодоносить как можно раньше. На прошлой неделе я пересаживал рассаду – сотни кустов. А до этого готовил горшечную смесь. Зимой я занимаюсь в основном ремонтом – к примеру, в курятнике, и вдобавок коровы в основном под крышей, им надо подбрасывать сено. Скота у нас не много, всего по нескольку голов, да и то лишь потому, что здесь так заведено. Том Херст зарабатывает на жизнь помидорами, ягодами и овощами на салат, которые мы растим весной и летом. У него есть несколько овец – всего около дюжины – но нет земли, чтобы выращивать зерно. Он уже не молод, а детей у них нет – единственного сына убили в Бирме. Собственно говоря, в этом одна из моих проблем.
– Ты заменил им сына?
Он кивнул, восхищаясь ее догадливостью.
– Да. Мардж, жена хозяина, говорила мне, что он хочет завещать мне ферму с домом и всем остальным.
– А ты не знаешь, нужна она тебе или нет?
– Не знаю. Но если он все-таки оставит ее мне, мне будет неловко просто продать ее и уехать.
– А ты говорил с ним об этом?
– Только не это! Я так не могу. Видишь ли, я не должен был об этом знать. Просто она мне рассказала. Думала, что я обрадуюсь.
Он поднялся, чтобы снова поставить чайник на примус. Ему хотелось так много рассказать ей, но в голову вдруг пришла мысль, что он ей уже наскучил: люди, живущие не в одиночку, наверное, не говорят так подолгу – или хотя бы не все время так, как говорит он.
– Если хочешь, пока почитай что-нибудь, – предложил он. – Я сам сложу нашу посуду в таз, тебе ничего не надо делать.
– Откуда ты берешь воду? – Она смотрела, как он наполняет чайник под краном над маленькой каменной раковиной.
– Снаружи у меня бак. К нему подведен водосточный желоб с крыши, но примерно раз в две недели я доливаю в него воду из шланга, протянутого от фермы. Там же, на ферме, я моюсь, и Мардж сказала, что ты можешь помыться у них в любое время.
– Она очень добрая, да?
– Очень. Поэтому так трудно уйти.
– А зачем тебе куда-то уходить? Тебе же нравятся животные, деревня и выращивать разное.
– Речь не о том, что мне нравится. Скорее, о… В общем, все дело в уклонении… в том, чтобы быть против чего-нибудь. Например, стать «отказчиком»… – Он вскинул голову, проверяя, помнит ли она, как Саймон называл его за пацифизм, – да, она помнила. – В конце концов я понял: это означает, что другим придется заниматься тем, против чего они возражают, может, так же, как и я, делать грязную работу, так что я осознал, что должен вернуться в армию. Но выяснилось, что я им не нужен, потому что нездоров – как в тот раз, когда я вообще ничего не помнил. Но я хотя бы попытался, и мне казалось, правильно сделал. Вот и приезд сюда был своего рода уклонением. Отдалением от… ну, в основном от отца, полагаю, и чтобы не жить в Лондоне со всей семьей. А потом, когда я увидел Ричарда и Нору, я подумал, что, наверное, мне стоило бы предложить ей помощь. У нее еще несколько таких же тяжелых инвалидов, она говорила, что еле подыскивает персонал, особенно физически крепких людей, чтобы могли ворочать тяжести. Что скажешь, Полл? Мне очень важно знать твое мнение.
