Этого он не знал. Его изумило, что люди придают этому значение, но еще больше – что находятся те, кто готов платить, чтобы кто-нибудь сделал все это за них.
– А что делаешь ты?
– Ну, я будто бы учусь, но на самом деле это значит, что мне достается все самое скучное – что скажут, то и делаю.
– Но ведь в большинстве домов уже есть кухни и ванные, так?
– Да, но зачастую они в чудовищном состоянии, или их просто не хватает.
В антикварных лавках она ориентировалась прекрасно: ухитрялась отыскать какую-нибудь редкость, многое знала о вещах – насколько они старые, а иногда – для чего предназначены особенно загадочные предметы. И кое-что купила: три серебряные вилки, совсем простые и массивные. «Времен Георга III», – пояснила она, хотя ему показалось, что два фунта десять шиллингов за три вилки – это чересчур. Потом отыскала пару бронзовых обручей с узором, только не полностью замкнутых, а с разрывом. И сказала, что это подхваты для штор, золоченая бронза, и что Каспар обрадуется, заполучив их для своего магазина.
Она высмотрела столик из грецкого ореха, назвала его «давенпортом» и сказала, что и он Каспару понравится. За столик просили двадцать фунтов, и она сказала, что придется звонить в Лондон, узнавать насчет него – не придержат ли этот столик до понедельника? Разумеется, придержат. Небольшой лоскут зеленого бархата она купила, сказав, что это для скатерти в ее комнату. А потом прямо влюбилась в розовый с золотистым отблеском чайный сервиз в мелких зеленых цветочках. «Ой, смотри, Кристофер – чайничек, само совершенство, и семь чашечек, и девять блюдечек, и два блюда для кексов! Впервые вижу такую прелесть!»
Сервиз стоил девять фунтов, жалованье почти за две недели, но он решил подарить его Полли. «Беру», – сказал он, увидел, как ее лицо омрачилось, потом прояснилось. Она отозвалась: «Ну да, теперь же твоя очередь» – и принялась разглядывать кружки. И купила две.
Пока хозяин лавки заворачивал фарфор в пожелтевшие газеты, Полли бродила среди мебели. «Смотри! Обеденный стол времен Регентства. Боже, какой элегантный! Это же палисандр. (Ничего удивительного, про древесину она знала от отца.) Ты только посмотри на эти скаты под каждый прибор и очаровательные ножки!»
Его изумляло, как много она знает.
До машины покупки довезли на тележке. Было сумеречно, накрапывал дождь.
По пути домой она сказала:
– В прошлый раз я бродила по этим лавкам вместе с папой. – А потом умолкла, и он догадался, что ей грустно.
«В это же время завтра, – думал он, – я буду возвращаться по этой же дороге уже без нее».
За ужином – печеной картошкой и куриным крылышком для нее, приготовленным миссис Херст, и вдобавок жареным пастернаком – она спросила, рисует ли он еще. Он не рисовал уже много лет.
– У тебя раньше здорово получалось.
– У тебя тоже.
– Но далеко не так, как у тебя. Мне особенно запомнились твои совы – как живые.
– Ты же училась в художественной школе.
– Училась. Это дало мне лишь одно: понимание, что способностей у меня маловато. Ничего, если я погрызу косточку?
– Конечно. У меня здесь кое-кто постоянно их грызет.
– Если бы мы были персонажами романа или пьесы, – грустно сказала она, – хотя бы один из нас оказался ужасно талантливым художником. А если бы это был дрянной роман, то мы оба. А так…
– Я вроде как фермер…
– А я служу в лавке, – заключила она, отложила куриную косточку и изящно облизала пальцы.
«Как кошечка», – подумал он. Убрав со стола их тарелки, он выложил два батончика «Кранчи».
– Ой, как мило! Это нам на десерт?
– Я же знал, что ты их любишь. Помнишь тот день, когда ты сидела на ограде вокруг огорода и отдала мне остаток своего батончика?
Она на минуту задумалась, потом потрясла головой.
– Честно говоря, нет.
– На тебе было ярко-синее платье и черная бархатная повязка на голове, ты разрешила мне откусить батончик, я куснул сразу слишком много, но ты и остальное отдала мне, потому что я пропустил чай.
– Забавно, а я этого совсем не помню.
– Надеюсь, ты до сих пор их любишь. – Его обескуражило, что она забыла такое.
– Обожаю.
Когда он предложил ей чаю, она подарила ему две купленные кружки.
– Одну тебе, другую для твоих гостей.
– Но у меня никаких гостей не бывает, – возразил он, поблагодарив ее.
– Никогда?
– Ты первая.
– Неужели у тебя здесь нет… никаких друзей?
– Есть Херсты и парень, с которым мы работаем вместе, но он не то чтобы друг.
– И у тебя есть Оливер, – добавила она.
Она сказала это так, словно выгораживала его, отчего ему почему-то стало только хуже (она явно рассчитывала, что друзья у него есть, и почему бы им не быть?).
– Можно сказать, я веду довольно уединенную жизнь.
– И тебе нравится?
– Я как-то не задумывался.
А сейчас задумался. Завтра в это же время она будет в Лондоне, а он поужинает и продолжит воевать со своим греческим. Он пытался переводить отрывки из Менандра – мистер Милнер, один из его школьных учителей, питал к Менандру особое пристрастие и был одним из немногих людей, с которыми Кристоферу удавалось поговорить. Про греческий он никому не рассказывал, боялся, что это занятие сочтут нелепым или никчемным и отобьют у него всякое желание продолжать. И тогда у него не останется ничего. Думать об отъезде Полли было страшно – настолько, что он почти жалел о ее приезде, лучше бы его не было. Той ночью он уснул, твердя себе, что глупо жалеть о таком.
Утром он проснулся рано, как обычно, – послушать дробный стук дождя по крыше фургона и подумать, чем бы развлечь Полли. Она говорила, что хочет посмотреть ферму, но в дождь это будет уже не то. Огонь в печке потух – слишком сильно лило в дымоход. Он встал, стараясь не шуметь, натянул сапоги и макинтош и вышел за дровами, которые держал в накрытой брезентом поленнице снаружи. Когда вернулся с полной охапкой, она уже встала и была одета в брюки и темно-синий свитер с высоким воротником, а свои блестящие волосы связала сзади синей лентой. Он объяснил насчет печки, она предложила развести примус, чтобы сварить овсянку, пока он растапливает печку заново.
Она уже давно горела без перерыва и настоятельно нуждалась в чистке. Поднимая клубы пепла, он стряхнул и смел золу с маленькой внутренней решетки. Полное ведро золы он вынес наружу. Потом отправился на ферму за молоком, и миссис Херст, добрая душа, дала ему кувшинчик сливок.
– Не повезло вам с погодой – совсем не то, чего хотелось бы, но что уж есть, то есть, – сказала она. – Если надумаешь привести свою кузину на ужин – милости просим.
